Ирландский спаситель

Я выхожу из-за стола, мое сердце колотится, бумага все еще зажата в моей руке. Я останавливаюсь перед камином, безумная идея разжечь его и сжечь бумагу, прежде чем я смогу ее прочитать, приходит мне в голову. Но я смотрю на нее. Я не могу остановиться. В тусклом свете я различаю свое имя и номер, который сначала не могу разобрать. Слишком много нулей. Ни в одном номере не должно быть такого количества нулей после него. Это невозможно.

Сколько он заплатил за меня? Сто тысяч? Нет, слишком много нулей. Гребаный миллион? Но это все равно неправильно. И я понимаю, когда читаю это снова и снова, с каким-то головокружительным неверием, которое заставляет меня чувствовать, что я вот-вот упаду в обморок… Александр заплатил за меня сто миллионов долларов.

Возраст, двадцать один год, ущербная балерина без будущего, без имени и с поврежденной психикой. Девушка, склонная к припадкам и паническим атакам, которая едва может стоять на ногах целый день, которая, и безусловно растает, если ее принудят к чему-нибудь сексуальному. Девушка, о которой Алексей ясно сказал вслух перед вечеринкой, была никчемна, за исключением того типа мужчин, которым понравилась бы девушка, которая не умела бегать. Такой мужчина, который наслаждался бы беспомощностью. Девушку, которую он мог бы мучить и смотреть, как она пытается убежать, как бабочка с придавленными крыльями.

Худший вид садиста.

Это не похоже на Александра. Я не могу заставить это уместить в моем сознании. Я знала, что он богат, но так богат?

Александр заплатил за тебя слишком много.

На этот раз я согласна с Иветт.

Я смотрю на бумагу, перечитывая ее снова и снова, как будто это может измениться. Как будто это игра света, какие-то волшебные чернила, которые растают, показывая, что это обман. Шутка. Что он действительно заплатил сто долларов. Может тысячу… ну десять тысяч.

Не сто миллионов.

Но это не меняется. И я так долго смотрю на это, потерявшись в вихре мыслей в моей голове и своем воспаленном воображении, что не слышу, как поворачивается ключ в замке, или шаги в коридоре, или плавный скрип открывающейся двери кабинета. Я вообще ничего не слышу, пока тяжелая рука с длинными пальцами не сжимает мое плечо до боли, и я слышу, как голос Александра произносит мое имя тоном, которого он никогда раньше не использовал. Это пробирает меня до глубины души.

— Анастасия.

ЛИАМ

На следующий день мы улетаем в Грецию, на Санторини. Я никогда не был в Греции, но, когда ранним вечером мы высаживаемся на берег и плывем на лодке в основную часть острова, это было все, что я когда-либо видел на фотографиях. Бескрайнее, идеально синее море, облака из сахарной ваты, когда солнце начинает садиться, извилистые дороги и белоснежные здания, увенчанные ярко-синими куполами. Это похоже на рай, и я почти сожалею, что мы здесь по делу, а не для удовольствия. Может быть, мы найдем Ану здесь. Я спасу ее и увезу на одну из этих вилл, и там она сможет восстановить силы. Я отложу возвращение в Бостон, и у нас будет несколько блаженных дней наедине, только мы вдвоем, здесь, в этом романтическом месте.

Эта фантазия, настолько нелепая, что мне неловко просто думать об этом.

Анны почти наверняка здесь нет. Мы здесь, чтобы найти и встретиться с Адрианом Дракосом, и он даст нам следующую зацепку, если только он по какой-то причине сам не встретился с французом, не избавился от него и не может рассказать нам, что случилось с Анной. Это один шанс на миллион, и я не смею возлагать на это никаких надежд. В лучшем случае он встретит или знает кого-то, кто встречался с французом и может назвать нам имя для продолжения. Это лишь то, что купила нам монета Левина. Имя для другого имени и, надеюсь, конец тому, что вполне может оказаться погоней за несбыточным. Или первая остановка из многих. Мы не узнаем, пока не поговорим с Дракосом.

Оказывается, его нетрудно найти. На таком острове, как этот, человек с охраной имеет тенденцию выделяться, и достаточно легко выяснить, где остановился Дракос. Следующий шаг, конечно, добраться до него, не будучи убитым. Неудивительно, что пароль Левина является ключевым.

— Смерть — это милость.

Эти слова, сказанные мужчинам в черных костюмах перед виллой, заставляют их немедленно расступиться перед нами. Я чувствую, как их взгляды тяжело останавливаются на нас с Максом, когда мы следуем за Левином. Тем не менее, в нашу сторону не сделано ни единого угрожающего жеста, когда мы поднимаемся по белым ступеням во внутренний дворик с развевающимися белыми занавесками, расставленными по нему шезлонгами и столом, уставленным различными блюдами и аперитивами в центре.