Ирландское сердце

– Мои родственники уехали оттуда уже очень давно.

– В Ирландии «очень давно» – это всегда где-то неподалеку, – заметил Джон. – Так где же ваш дом сейчас?

– Я американка из Чикаго, но уже три года живу в Париже. – Звучало все просто и понятно, но что-то заставило меня добавить: – А мой муж из Коннемары.

– Муж? – переспросил он и откинулся на подушки. – Не думал, что вы замужем. Он на войне?

– Он в Ирландии.

– Ну, если муж ваш в Ирландии, а родственники – ирландцы, я бы сказал, что Ирландия – ваша родина, – рассудил он.

Нужно сказать, что о своем тайном браке с Питером Кили я не призналась ни Маргарет Кирк, ни Мод, но рада была поведать об этом в ночь перед Рождеством этому ирландскому мальчику.

– А дети у вас есть? – поинтересовался он.

– Нет.

– А что, Рождество уже наступило? – вдруг спросил парень.

– Наступило, – ответила я.

– Нужно запрещать воевать на Рождество, – сказал он.

– Папа Бенедикт пытался уговорить воюющие стороны на рождественское перемирие. Он сказал: «Пушки должны замолчать по крайней мере в ту ночь, когда в небе поют ангелы».

– Ангелы, – повторил Джон и подался в мою сторону. – А я видел группу ангелов на поле боя. – Он взял меня за руку. – Только они были без крыльев и без нимбов над головами. Эти ангелы были моими приятелями, шестеро парней из нашего взвода. Мы все попали под взрыв артиллерийского снаряда, когда наш идиот-лейтенант скомандовал нам идти вперед, на ничейную территорию. Amadán![158] Мы все всемером рухнули лицом в грязь, и тут я увидел, как Пат и Джимми Мак поднялись и полетели прямо над полем боя. Потом остальные тоже встали – и Деннис, и Дэнни, и Кевин. Все они улыбались мне и защищали меня, пока не подоспели санитары. Ангелы. Они не пели песен, но они спасли мне жизнь.

Он отпустил мою руку, откинулся на подушки и закрыл глаза.

– Вы мне не верите, да? – тихо произнес он. – Медсестра в полевом госпитале тоже не поверила. Сказала, что у меня контузия. Отсюда и галлюцинации. Замечательное слово, которое все объясняет. Это вы сейчас думаете?

– Я думаю, что наше сознание может создавать…

Он резко открыл глаза.

– Вы такая же, как она. А я надеялся, что вы, может быть, католичка.

– Разумеется, я католичка.

– Тогда вы должны были понять. Моя мама всегда почитала святую Бернадетту. Хотела, чтобы я прислал ей святой воды из Лурда. Как будто я мог без разрешения пересечь всю страну. Моя мама верит, что святой Бернадетте являлась Дева Мария. Так почему вы не можете поверить, что я видел, как мои парни превратились в ангелов?

– Действительно, почему бы и нет? – ответила я.

– Я хочу вернуться на фронт, – сказал он. – Я должен это сделать. Ребята ждут меня. Они сделают так, что пули меня не возьмут.

– Заткнулся бы ты, Фини! – проворчал пациент с ближней к нам койки, Пол О’Тул, большой рыжеволосый парень.

Он не был ранен, но у него развилось тяжелое воспаление легких. И он был счастлив оказаться здесь. Он показывал мне записку, которую постоянно носил в кармане: «Если меня ранят, отвезите меня в американский госпиталь, в Нёйи, Париж, Франция». Большой ловкач этот Пол.

– Если бы в принципе было возможно, чтобы человек сам себе устроил пневмонию, я бы сказал, что Полу О’Тулу это удалось, – сказал о нем доктор Грос.

При любом приближении доктора Гроса Пол тут же заходился приступом надрывного кашля.

– У моего отца была слабая грудь, а до этого – у моего деда, это хроническое, – рассказывал он врачам и тут же начинал хрипеть с присвистом.

Сейчас же голос его был чист, как звон колокольчика.

– Господи Иисусе, Дева Мария и Йосиф! Дай отдохнуть наконец, или я сам отправлю тебя к этим самым ангелам!

– Успокойтесь, Пол, – сказала я ему.

– А вам, Нора, желаю счастливого Рождества. И почему это вы не рассказывали мне об этом своем загадочном муже? Так он ирландец из Коннемары? И вы познакомились с ним в Париже?

Когда-нибудь я обязательно научусь держать язык за зубами. Когда-нибудь.

– Вам пригрезилось, Пол, – ответила ему я. – Должно быть, у вас высокая температура.

Ná habair tada.

– А когда вы сделаете мою фотографию? – снова спросил Пол.

Я принесла свою «Сенеку» в отделение, где делала снимки раненых, а потом печатала им фото, чтобы они могли отослать их домой. Увидеть своих близких живыми – большое утешение для семьи. Все внимание я концентрировала на их лицах.

– Снимите мою целую часть, – сказал мне один парень, поворачивая голову в профиль. Левую часть лица ему изуродовало шрапнелью.

– Пол, – вздохнула я, – я уже отдала вам десять снимков.

– А мне нужно больше, для моих Марианн из Арментьера, – настаивал он. – Очень приятный городок, такой дружественный прием.

– Спите лучше, Пол. И вы тоже, Джонни, – сказала я.

– А знаете что, Нора? – вдруг вставил Пол. – Этот мальчишка хочет вернуться на фронт, чтобы его признали сумасшедшим и отослали домой. А вот я сам хочу домой, поэтому они решат, что я нормальный, и снова бросят меня в этот ад. Совершенно безумная ситуация.

Я увидела направлявшуюся ко мне Маргарет.

– Уже почти рассвело. Попробуйте поспать хотя бы несколько часов, – посоветовала я им.