Ирландское сердце

Оба этих человека во время мировой войны служили в британской армии. «Какая ирония судьбы, если смерть Уилсона вернет английские войска в Ирландию», – подумала я. Неужто он продолжит накликать беды на головы «аборигенов» даже из своей могилы?

Хотя Мэй утверждала, что если британцы действительно нападут, то обе противоборствующие стороны в Ирландии объединятся между собой.

Уже прошла неделя после убийства Уилсона, а вторжения британцев не было. Патовая ситуация продолжалась.

Сегодня ночью приемник ректора передавал только треск электростатических разрядов. Мэй раздраженно хлопнула по нему ладонью.

– Чертова штуковина, – проворчала она.

Наконец треск разрядов сменился голосом диктора:

– Два часа назад артиллерийские расчеты выдвинулись на позиции напротив здания Четырех Судов. Мятежникам был передан приказ ирландского правительства, подписанный Майклом Коллинзом. Они должны немедленно сдаться, в противном случае Армия Свободного государства откроет огонь.

Снова треск разрядов. Потом:

– Я слышу выстрелы.

В голосе диктора уже не было прежней отрешенности.

– Боже мой, – прошептала Мэй. – Они стреляют друг в друга.

– Они не могут, – сказала я. – Не могут этого делать. Господи Иисусе, в Четырех Судах может быть Питер!

Я думала про Майкла Коллинза, с которым тогда познакомилась. Добродушный парень, разительно отличающийся от упрямого заносчивого де Валера. Коллинз не был похож на человека, который стал бы так рваться произвести впечатление на отца, которого никогда не знал. Так почему же он не смог найти способа достичь компромисса?

– Это ужасно! – Мэй была в отчаянии. – Один из моих братьев находится в здании Четырех Судов, а второй – на другой стороне и стреляет в него. – Она заплакала. – Они заставили Мика сделать это, – причитала Мэй. – Британцы заставили. Но почему он их послушал? Ведь они хотят, чтобы мы уничтожили друг друга.

Я вспомнила песню, которую пела бабушка Онора. «Siúil, siúil, siúil, á rún». В ней женщина просит мужчину, которого любит, чтобы он вернулся домой живым и здоровым. Ради нее. Но разве ирландские женщины по обе стороны баррикад сейчас молятся не об одном и том же? «Приди, приди, приди, любовь моя, приди домой, ко мне, невредимым».

Теперь уже и мы слышали залпы пушек. Эти же звуки уничтожили Белло Вуд. Они долетали к нам из Дублина. А я вспомнила груды камней на руинах, которые оставила после себя британская морская артиллерия. И вот теперь снова.

– Вечно одно и то же с этими мужчинами, – сказала я. – Все их не устраивает. Ну почему нельзя руководствоваться девизом «лучшее – враг хорошего»? Коллинз сказал: «Если мы и не получим свободу, у нас, по крайней мере, будут условия для достижения свободы». Так почему не работать над этим вместе?

– И кланяться королю Георгу, как того хотят от нас англичане? Нет, Нора. Слишком много людей погибло, согласившись на полумеры, – решительно сказала Мэй. – Теперь я понимаю. Коллинз неправ. Мы должны сражаться.

Слишком много людей погибло? Значит, теперь должны гибнуть еще?

Глава 29

Декабрь, 1922

Париж – город вдов войны. Нет никаких причин, чтобы эта доля миновала меня. И все же я убедила себя, что Питер выжил. «Человек, который так любит Ирландию, не может быть убит другим ирландцем», – подумала я. А потом, в августе, бойцы ИРА убили Майкла Коллинза. Он попал в засаду в Корке, когда с небольшой охраной следовал на секретную встречу с лидером республиканцев, чтобы попробовать договориться о перемирии. «Они не убьют меня в моем собственном графстве», – сказал он. А они убили.

Ему был всего тридцать один – на добрую дюжину лет младше меня. Я почти слышала слова его брата Пата: «Если бы только Мик приехал ко мне в Чикаго. Работал бы в банке. Был бы сейчас женат, жил бы со своей семьей в Саутсайде…» Если бы…

Правительство Свободного Государства в долгу не осталось. В ноябре они казнили Лиама Мэллоуза и еще троих республиканцев. Затем арестовали Эрскина Чайлдерса – за нарушение запрета на ношение оружия: при нем обнаружили пистолет, который собственноручно подарил ему Майкл Коллинз. Его судили, осудили и расстреляли. Как сможет Молли Чайлдерс перенести столь бессмысленную потерю?

* * *

– Нора, Нора. Это я, Сирил, откройте, – услышала я.

Была почти полночь. Холодно. На куртке Сирила виднелись снежинки. Скоро Рождество. Я думала про Питера. Про нашу с ним прогулку в канун Рождества сто лет назад.

– Я думала, вы в Ирландии, – сказала я Сирилу.

– Я был там.

– Питера видели? – сразу спросила я.

– Видел.

– Как он там?

Сирил молчал.

– Что-то вы чересчур серьезны, Сирил, – заметила я и вдруг все поняла. – Нет, нет, только не Питер. Пожалуйста, только не Питер. Пожалуйста, пожалуйста… – причитала я.

Сирил обнял меня за плечо и подвел к кушетке напротив камина. Угли еще отсвечивали красным, но тепла уже не давали. Он усадил меня.

– Он погиб?

– Да, – кивнул Сирил. – Я сочувствую вашему горю, Нора.

– Как это произошло?