Ирландское сердце

– Пардон, мадам, – сказала я. – Cette femme. – Я указала на клиентку. – Vouloir le… платье. – Я прикоснулась к впечатляюще пышной юбке, расшитой крошечными хрустальными блестками. – Pour cette nuit. Maintenant. Très nécessaire[25].

Мадам Симон выглядела озадаченной.

– Что еще не так? – нетерпеливо вопрошала клиентка. – Я, например, поняла каждое сказанное вами слово.

– Но вы не говорите по-французски, – возразила я.

Я попыталась снова, изображая, что надеваю платье, потом сажусь за столик и принимаюсь за еду.

– Maintenant, – еще раз произнесла я.

– N’est ce pas un restaurant, mademoiselle[26], – сказала служанка.

– Non, non. La femme va à Maxim’s[27]. – Я прокрутилась на месте, стараясь показать, что довольна своим новым платьем. – Ce soir. Сегодня вечером.

И тут мадам Симон наконец понимающе кивнула. Она выразительно потерла большой и указательный пальцы друг о друга – жест интернациональный, в переводе не нуждающийся.

– Combien?[28] – спросила я.

Она подняла десять пальцев, и так пять раз.

– Вы должны будете заплатить ей дополнительно пятьдесят франков, – сообщила я американке.

Ничего себе! Да клиентка никогда в жизни…

– Отлично, – быстро согласилась та.

– D’accord[29], – перевела я мадам Симон.

И мадам Симон улыбнулась.

Даму звали Мэри Зандер, и ей хотелось посмотреть Париж. Она поинтересовалась, не могу ли я побыть ее гидом, пока мадам Симон будет заканчивать платье.

Мадам вопросительно уставилась на меня:

– Comment? – Она хотела знать, о чем спрашивает эта женщина.

Я попыталась объяснить ей, показывая сначала на Мэри Зандер, а потом на себя.

– Le Louvre, – сказала я. – Le place de la Concorde, Eiffel башня[30].

– Tour Eiffel, – поправила меня мадам Симон. Она поняла. – Жоржетта, – обратилась она к молодой служанке и жестом велела проводить нас. – Va[31], – сказала нам мадам. – Va! Va!

Мэри Зандер переоделась в свое платье из темно-синей саржи с матросским воротником, и мы с ней таки va. Пошли. «Слепой повел слепого», – подумала я про себя. Ну и что же? Мы возвратились на Рю де Риволи.

– Могу показать вам Лувр, – предложила я Мэри Зандер.

– Замечательно, – восхитилась она.

Ей даже не потребовалось заходить внутрь: она была счастлива просто пройтись по парку Тюильри.

– Прекрасный день, – заметила я. – Бабье лето.

Мэри улыбнулась.

– Да. Как думаете, можно ли как-то сказать это по-французски?

Мы шли по Елисейским полям и кивали при виде Триумфальной арки. Я отыскала стоянку такси, и мы отправились в ее отель «Ритц» на Вандомской площади.

– Красиво, не правда ли? – спросила Мэри, когда мы вышли из машины и оглядывали величественные фасады зданий, окружающих площадь.

На ланч – или déjeuner – мы зашли в ресторан отеля «Ритц». Мэри научилась произносить по-французски steak et pommes frites[32] – «единственное блюдо здесь без всех этих соусов». Я взяла то же самое. Очень вкусно.

Зандеры сами из Буффало, рассказала мне женщина. Муж ее если и не «зерновой король», то по меньшей мере крепкий «зерновой принц». Она находила общение с французами суровым испытанием, настоящим наказанием. Ей нужен был не просто гид, а посредник и друг. Но самое главное, ей необходимо было поделиться своим неприкрытым восторгом от Парижа с кем-то, кто не реагировал бы на ее энтузиазм с холодным французским недоумением. Я радовалась, что отвечаю всем этим требованиям.

После еды мы отправились к Эйфелевой башне. Найти ее было легко.

– Какая она замечательная, правда? – спросила я Мэри. – Все эти достопримечательности мы до сих пор видели только на картинках, а сейчас все это реально.

Мэри улыбнулась и кивнула.

Когда мы вернулись, в отеле нас уже ждала та девушка из ателье, Жоржетта, с платьем для Мэри. Я обратила внимание на тисненую надпись на коробке – «Дом моды Чарльза Уорта». На глазах у Жоржетты Мэри дала мне десять франков. Мы с Жоржеттой помахали ей руками, когда та поднималась по мраморной позолоченной лестнице. Носильщик нес следом ее коробку с платьем. Жоржетта взглянула на меня и сказала:

– Madame Simone, demain[33].

И она потерла пальцами. Я догадалась, что должна заплатить мадам ее долю. Но теперь у меня было на два доллара больше и полный желудок. Неплохо для первого дня.

Я крепко проспала всю ночь.

На следующее утро вернулась в студию мадам Симон. Было холодно, шел дождь. Мадам вместо приветствия протянула мне руку. Слов не требовалось. Я положила ей на ладонь франк. Она продолжала смотреть на него, пока я не добавила еще четыре.

Затем она подошла к столу, отодвинула ткани в сторону и села. Из выдвижного ящика мадам достала шкатулку из черной кожи и спрятала деньги туда.

Развернутое письмо Долли лежало перед ней. Я взглянула на него и поняла, что написано оно, слава богу, по-французски. Мадам Симон указала на вешалку с платьями.

– Pour Dolly[34], – сказала она.

Я подошла и рассмотрела первые четыре. Они были очень эффектны. Каждое отделано блестками и перьями. Прекрасный крой. Я подняла подшитый край. Крошечные ровные стежки.

– C’est bon[35], – сказала я.

– Bon? – переспросила мадам. – Bon? Non. Magnifique[36].