Ироническая Хроника

Как представитель "других братьев" москвичей, могу сказать, что эстетические потребности самого Юрия Михайловича давно уже приковывают мое самое пристальное внимание. Недавно мэр Москвы осматривал свое любимое детище, храм Христа Спасителя, и, как сообщили информационные агентства, "остался не совсем доволен качеством ликов святых на стене зала - по его мнению, они слишком мрачные и угрюмые". И в самом деле: за такие деньги можно было сделать что-нибудь и повеселее. Впрочем, художественные вкусы сильных мира сего часто оказывались весьма сомнительными. Помнится, в Сикстинской капелле по распоряжению папы римского пририсовывали одно время нижнее белье к фигурам Микеланджело. Хорошо, что градостроительный порыв Лужкова ограничивается только одним городом, притом таким, которому уже ничего не страшно в архитектурном отношении. Правда, московский мэр заявил как-то мечтательно, что "он бы и Колизей достроил", но все же есть надежда, что он займется своим Третьим Римом, оставив хотя бы Первый и Второй в покое.

Год назад мне пришлось побывать в Москве, и я ехал туда, надо сказать, с большой неохотой. Однако, осмотревшись на месте, я отметил все-таки хоть и небольшие, но перемены к лучшему. Чудищ на улицах и набережных на сей раз добавилось несколько меньше, чем обычно; высокомерия и спесивой заносчивости москвичей, так неприятно действующих на приезжих, тоже чуть поубавилось. Но больше всего меня удивило, что в Москве - о чудо! - как будто перестали читать "Московский комсомолец". Я ни за что не поверил бы, что это когда-нибудь случится, если бы не увидел своими собственными глазами. Эта газета, с ее откровенно хамским подходом к русской действительности, поглощалась москвичами каждый день так жадно и неистово, как будто в ней содержались какие-то просто неслыханные истины и откровения. Непонятно, что в ней их так привлекало, но я никогда не видел, чтобы периодическое издание, да еще откровенно желтого пошиба, имело где-нибудь еще такой успех. "Московский комсомолец" стал одним из символов новой Москвы, наряду с идолом Петра I, катакомбами на Манежной площади и все тем же Храмом Лужкова-Спасителя.

Видимо, по указанию последнего все московское метро залепили поэтическими и прозаическими отрывками, имеющими хоть какое-то отношение к г. Москве, переворошив для этого, похоже, всю русскую словесность. Уж не знаю, для чего это делается; может быть, Москва испытывает некую неуверенность в своем значении и пытается преодолеть этот комплекс культурной неполноценности, доказав всем, а пуще всего себе, что она сыграла какую-то роль в русской культуре. К сожалению, там не было авторов самых проникновенных стихов о Москве, как, например, Мандельштама:

Все чуждо нам в столице непотребной:

Ее сухая черствая земля

И буйный торг на Сухаревке хлебной

И страшный вид разбойного Кремля.

Она, дремучая, всем миром правит.

Мильонами скрипучих арб она

Качнулась в путь - и полвселенной давит

Ее базаров бабья ширина.

Ее церквей благоуханных соты

Как дикий мед, заброшенный в леса,

И птичьих стай густые перелеты

Угрюмые волнуют небеса.

Она в торговле хитрая лисица,

Она пред князем - жалкая раба.

Удельной речки мутная водица

Течет, как встарь, в сухие желоба.

Или Ахматовой, под характерным названием "Третий Зачатьевский" (имеется в виду переулок в Москве; для этого города очень типичны такие наименования, как "Собачья площадка" или "Кривоколенный переулок"):

Переулочек, переул...

Горло петелькой затянул.

Тянет свежесть с Москва-реки,

В окна теплятся огоньки.

Покосился гнилой фонарь

С колокольни идет звонарь...

Как по левой руке - пустырь,

А по правой руке - монастырь,

А напротив - высокий клен

Красным заревом обагрен,

А напротив - высокий клен

Ночью слушает долгий стон.

Или ее же:

Стрелецкая луна. Замоскворечье. Ночь.

Как крестный ход идут часы Страстной недели.

Мне снится страшный сон. Неужто в самом деле

Никто, никто, никто не может мне помочь?

В Кремле не надо жить - Преображенец прав,

Там зверства дикого еще кишат микробы,

Бориса дикий страх, и всех Иванов злобы,

И Самозванца спесь взамен народных прав.

Или Евгения Баратынского:

На все свой ход, на все свои законы.

Меж люлькою и гробом спит Москва;

Но и до ней, глухой, дошла молва,

Что скучен вист и веселей салоны

Отборные, где есть уму простор,

Где властвует не вист, а разговор.

И погналась за модой новосветской,

Но погналась старуха не путем:

Салоны есть - но этот смотрит детской,

А тот, увы! - глядит гошпиталем.

20 Сентября 2000 года Слава КПСС!