Ироническая трилогия

Итак, он снова в постылых термах с ложем, занимавшим их треть, с распутными бирюзовыми стеклами, с нахальной мозаикой на полу.

– Гвидончик, – верещала Тамара, – полный абзац. Муж рвет и мечет. Я думала, он сухой, как валежник, но он оказался ревнив, как вепрь.

– К кому же он ревнует?

– К тебе. – Она удивленно округлила свои коричневые глаза, явно шокированная вопросом.

– Какие же у него основания?

– Основания, положим, и есть, – резонно возразила Тамара. – Но главное: какова интуиция! С таким чутьем он не мог не взлететь.

Гвидон не пожелал углубиться в блестящую карьеру магната.

– Не вешай мне на уши лапшу. Что ты еще ему напела?

– Какой ты, право… Ну, намекнула: координатор неровно дышит. Думала, что ему польстит.

– Уверен, ты этим не ограничилась.

Тамара Максимовна вздохнула.

– Ну, я сказала, что ты пылаешь. И что к тому же ты очень мил. Я по натуре очень правдива. А он…

– А он хорошо тебя знает.

– Ты можешь обидеть меня. Перестань. Странно, что я жива осталась. Всего непонятней, что ты еще жив.

– Можно меня заказать при желании, ежели рыцарь не скупой, – скорбно усмехнулся Гвидон. – Я уж давно кандидат в кадавры.

Она мгновенно насторожилась.

– Что это значит – кадавр?

– Труп.

– Не смей его смешивать с криминалом! – вознегодовала Тамара. – Ревность – благородное чувство. Мне хочется тебя сохранить, но, я боюсь, он на все способен.

– Тщеславие до добра не доводит. А уж тем более – хвастовство.

– Ужас, какой морально выдержанный, – Тамара Максимовна рассмеялась. – Скажи мне, в чем смысл приключения, если о нем никто не услышит?

– И впрямь. Об этом я не подумал.

Она потрепала его шевелюру.

– Мы с тобой не подумали оба. Я и представить себе не могла, что он воспримет подобным образом чистосердечное признание. О фонде он и слышать не хочет. Но, согласись, такая любовь все же заслуживает уважения.

– Окраина общества, – буркнул Гвидон.

– Кого ты имеешь в виду?

– Вас обоих.

– Слушай, ты можешь меня обидеть.

– Надеюсь – смогу.

– И ты пожалеешь, – в воркующем голосе Тамары внезапно обнаружилась сталь. – Я уже тебе говорила: в нынешней жизни я – пантера.

– Это нисколько вам не поможет, – торжественно посулил Гвидон. – Ты и твой муж жестоко обидели не столько меня и Сабину Павловну, сколько духовную элиту. Элита этого не простит.

– Гвидончик, мой муж – человек земной. Поэтому он облокотился и на Сабину, и на тебя, и на духовную элиту. Она у него сидит в приемной.

Гвидон скрестил на груди своей руки и патетически произнес:

– Вот, значит, как вы заговорили? Благодарю вас за откровенность. История знает таких особ, считавших, что человеческий дух бессилен и ни на что не годен. Пришлось им раскаяться в верхоглядстве. Наш Гранд и сегодня живей всех живых.

– Муж убежден, что книга не выйдет. Много ли в вашем фонде членов?

– Членов достаточно.

– Кот наплакал.

– «Достаточно» действенней, чем «избыточно» – назидательно произнес Гвидон. – Важно, что все – достойные люди.

– То-то они затряслись от страха. Достоинства у них, видно, навалом.

– Тамара Максимовна, я однажды уже запретил оскорблять наш фонд. Вы мне не вняли. Я не намерен выслушивать далее ваши дерзости.

Он вышел на лестницу, не отвечая на возгласы, что неслись ему вслед. Быстро миновал оба марша, гордо прошел мимо двух консьержек и двух задумчивых молодцов, выскочил на тенистую улицу.

– Нет, какова! – он не мог успокоиться. – Пантера подлая! Трясогузка! И я, имбецил, шел ей навстречу. Я, чмошник, ей находил оправдания! «Женщина ищет самозабвения». Ну и придурок! Стыд и позор. С таким капитулянтским характером запросто можно пойти по рукам.

Счеты с самим собой он сводил, пока не вошел в знакомый подъезд. Звонок он нажал с тяжелым сердцем.

– Входите, прекрасный собой вымогатель, – впервые вдова обратилась на «вы».

Гвидон смекнул, что его посещение Евдокии Вениаминовны уже получило свое развитие. «Одно к одному», – подумал он и выразительно закручинился.

– Милости просим, юный ябедник. Давно тебя, наглеца, тут не видели, – вернувшись к привычному местоимению, она, однако, ничуть не смягчилась.

Гвидон безнадежно махнул рукой, давая понять, что такой прием его нисколько не удивил.

Вдова сказала:

– Я полагала, что с той розовоперстой поры, когда ты выковырял изюм из ямочки на своем подбородке, ты относительно повзрослел и закалился. Я ошибалась.

Так как Гвидон упорно безмолвствовал, вдова продолжила монолог:

– Нажаловался на меня Евдокии? Из-за твоих постыдных соплей мне была устроена выволочка. Такие прискорбные обстоятельства! Замучили подшефного юношу, которого ей поручила мать его. Конечно, с ним хлопот выше крыши, однако же свой долг она выполнит. Меня ты славно изобразил: не то волчица, не то дрессировщица. Что за манера – канючить и склочничать? Уж подлинно женское воспитание.

– Рос без отца, – подтвердил Гвидон.