Ироническая трилогия

– Засранцы, они достали и шахматы, – горестно шуршал Мельхиоров. – Но этого было им недостаточно. Мало того что они их вытащили под самые мощные прожекторы, заставили нас играть в их игры. Они посягнули на тайное тайных – на мозг, на последний приют человека, его последнюю цитадель. И если раньше до нас добирались скрытно и медленно – мы стояли в самом конце этой смертной очереди, – то уж теперь мы ее открываем, взламывать мозг начинают с нас. С нас начинают его оккупацию – клетку за клеткой, клетку за клеткой. Компьютеры – это танки прогресса! Они вдавливают в чрево планеты живую жизнь живого духа. И в этот раз мы – первые в очереди, человечество нам дышит в затылок.

Я попросил его успокоиться. Это была смешная попытка, которую он сурово пресек.

– Начнут с перебора вариантов. Потом варианты отменят вовсе, навяжут единственно верный путь, единственно правильное учение. Партии превратятся в табии. Мы – кролики для эксперимента, и наша клетчатая доска стала трагическим полигоном. Обессмысливание всей популяции будет однажды завершено. Людей построят в одну шеренгу, заставят шагать под одну команду – мозг станет плоским, безжизненным стендом, способным лишь принимать сигналы и беспрекословно их исполнять. Возможно, что мы это заслужили своим холопством, жестокостью, завистью, своей ошеломительной тупостью, возможно, что мы себя исчерпали, возможно – страшно произнести! – что мы этого сами хотим, и все же, все же какое счастье, что я успеваю опять увернуться, что я опять успеваю спрятаться до воплощения этого Замысла, который и был мечтой Сатаны. А шахматы, мои дивные шахматы, стали его победным оружием, решающей гирькой, склонившей весы в финальной схватке Дьявола с Богом.

Он помолчал и усмехнулся.

– Теперь ты понял? Я не боюсь. У всех у нас тайный роман со Смертью. Сначала он достаточно вял, но в некий час набирает силу, жизнь становится нестерпимой, и ты произносишь сам: «Смерть, выручи!» Есть такая расхожая фраза: «Надежда умирает последней». Вздор. Я умру еще до нее. Не страшно. Мне шестьдесят восемь. Как пишут спортивные корреспонденты: «Эта партия завершилась на шестьдесят восьмом ходу». И – Felix opportunite mortis! Счастлив, кто умирает вовремя. Хотя, разумеется, и обидно, что мало я прожил в новой квартире, которую ты для меня отстоял.

Я почувствовал, что сильно волнуюсь.

– Учитель, – сказал я, – все обойдется. Вы будете жить. Нам всем на радость.

Он насмешливо посмотрел на меня и сказал:

– Сенсация! Поп яйца снес.

Я осторожно улыбнулся. Он рассмеялся и объяснил:

– Это такой палиндром. Не пугайся. Попробуй прочесть справа налево. То же самое, что слева направо. Все едино, мой мальчик, все едино! Спасибо тебе, что пришел. Иди.

Я чуть слышно сказал:

– До свиданья, Учитель.

Он внимательно меня оглядел смелыми седыми глазами.

– Прощай, сикамбр. Держись за трубу.

Спустя три дня Мельхиоров умер.

8

В летние дни девяносто первого держава все еще пребывала в аудиовизуальной горячке. Период длительной летаргии сумел-таки накопить в ее недрах шизофреническую энергию. Запасы оказались громадны.

Я тоже отдал дань лихорадке. Правда, голубому экрану я предпочел мой старый приемник, когда-то прошедший сквозь руки Випера. По крайней мере, не созерцаешь многих великолепных лиц. Тем не менее если б Вера Антоновна узнала о моем увлечении, она бы уверенно заявила, что я оказался не безнадежен.

Фатально, но именно игры с приемником вернули проснувшуюся гражданственность в ее исходное состояние. Однажды, странствуя по эфиру, я вдруг набрел на Марию Плющ.

Она была диктором радиостанции. Я не берусь судить и рядить о столь специфической профессии. Каждый возделывает свой сад. Но в голосе этой невидимки таился некий манкий секрет. Голос был так богат оттенками, так многокрасочен и щедр, что заменял саму Марию. Была в нем особая доверительность – о чем бы она ни сообщала и с кем бы она ни говорила, с политиком, рокером, акушеркой – она беседовала со мной.

Суть этого странного диалога была мне решительно безразлична. Я, словно в дачном гамаке, покачивался на знакомой волне. То было победой звука над смыслом. Я принимал условный сигнал, который будто спускал с поводка мое разогретое воображение. Отчетливо видел ее лицо и различал все ее стати.

Конечно, я хорошо понимал, что дама, которая вещает, пряча при этом свои черты, имеет немалые преимущества перед любою телезвездой. Она оберегает загадку. Это же нужно делать и мне.

Разумные мысли! Но проку в них чуть. Ограничители не в почете. Даже и трезвый человек испытывает против них раздражение. Мои связи помогли моей цели – я свел знакомство с Марией Плющ.