Иронические и саркастические мысли на разные случаи жизни

Осторожно предположим, что речь, вероятно, не идет пока еще о таких пронизанных глубоким психологизмом произведениях, как «Господа Головлевы» или «Пошехонская старина», или о вершинных художественно-гротескных текстах – «Помпадуры и помпадурши», «История одного города», «Современная идиллия», о некоторых сказках.

Но, наверняка, щедринские «Губернские очерки», «Невинные рассказы», «Сатиры в прозе», «Наша общественная жизнь», «Признаки времени», «Письма о провинции», «Итоги», «Дневник провинциала в Петербурге», «В больнице для умалишенных», «Благонамеренные речи», «В среде умеренности и аккуратности», «Круглый год», «Письма к тетеньке», «Убежище Монрепо» и ещё десятки сатирических, критико-публицистических и других текстов остаются для наших современников наглухо закупоренными.

Между тем, спрос на них обратно пропорционален их внутреннему социально-энергетическому заряду, который с годами не только не идет на убыль, но напротив, обнаруживает убийственно точное родство с заботами и болями новых времен. Одна эпоха спешит на смену другой, меняются и действующие лица истории, и политические декорации, и основные векторы общественного развития, а очень многие из раздумий и приговоров Салтыкова-Щедрина сохраняют свою убийственную злободневную силу.

Сам писатель в «Пошехонской старине» проницательно грустно объяснял долгожительство своих характеристик и прогнозов: «<…> хотя старая злоба дня и исчезла, но некоторые признаки убеждают, что, издыхая, она отравила своим ядом новую злобу дня и что, несмотря на изменившиеся формы общественных отношений, сущность их остается нетронутою» (17, 9).

***

Вот и хотелось, помня о предупреждениях самого писателя, сделать эти не тускнеющие от времени суждения «из вещи в себе» в объект обдумывания и настоящего удовольствия для сегодняшнего читателя. Кто-то ограничится данным здесь, поневоле «урезанным» минимумом, а для кого-то приведенные «отрывки» могут стать первотолчком для постепенного и более основательного погружения в сатиру Салтыкова-Щедрина.

Извлечение какого бы то ни было речевого периода из ладного словесно-художественного контекста для пущего его разглядывания и осмысления – всегда для литературоведа операция мучительно трудная. Тем более, когда речь идет о щедринских сатирико-публицистических контекстах, в которых мысль, находящаяся в цензурных тисках, кипит, вьётся, многократно по ходу дела уточняется, вновь и вновь пробует себя саму объявить и прояснить читателю- другу, достучаться до него во что бы то ни стало: «Ах, это писательское ремесло! Это не только мука, но целый душевный ад. Капля по капле сочится писательская кровь, прежде нежели попадет под печатный станок» (16-2, 8).

Щедринские иронические и саркастические мысли, представленные в этой книге, как правило, не существуют как самодостаточные тексты. Они изъяты из беспокойного пространства авторских рассуждений и предъявлены здесь в своей относительной, но вместе с тем вполне ощутимой суверенности. Очень часто происходит чудо второго их рождения. Наедине с самими собой эти «щедринизмы» начинают жить и вести себя совершенно по-новому – отзываться на наши ожидания, уже никак не связанные с собственно авторскими конкретными сюжетами.

Обращаясь к вероятному читателю-другу, Салтыков- Щедрин писал: «Я надеялся не столько на то, что ты в совершенстве усвоил себе механизм чтения, сколько на твою проницательность и догадливость, на то, одним словом, что ты не только читать, но и понимать можешь» (6, 221).

***

Многие вечно злободневные, ключевые явления и универсальные понятия нашей жизни оцениваются автором с самых разных сторон. Вот, к примеру, как плодотворно размышляет писатель-сатирик о патриотической культуре, о сложном спектре чувств, которые с детских лет естественно и органично укореняются в человеке. Он предупреждает, имея в виду ненасытное племя предприимчивых хищников: «Отечеству надлежит служить, а не жрать его…» (13, 417). Горестно язвит по поводу лицемерной путаницы понятий: «Наилучшее выражение патриотизма заключается в беспрекословном исполнении начальственных предписаний» (7, 162). С болью душевной искренне признаётся: «Отечество есть тот таинственный, но живой организм, очертания которого ты не можешь для себя определить, но которого прикосновение к себе ты непременно чувствуешь, ибо ты связан с этим организмом неразрывною пуповиной» (13, 391)…

Слог у Салтыкова-Щедрина очень богат на иронические оттенки. То автор проникновенно лирически говорит «от себя». И тут же, словно бы в насмешку над собой, принимается рассуждать о том же самом предмете горестно саркастически. А вскоре, едва заметно переключает наше внимание с прямой речи на несобственно-прямую, с чужеродными вкраплениями – «от персонажей», чей интеллектуальный потенциал потрясающе разнообразен. Здесь и умники-скептики, и восторженные наблюдатели, и недалёкие ревнители «порядков», и угрюмые ненавистники, и свирепые распорядители…