Ирония жизни в разных историях

Из дома вышла женщина. Она потребовала покинуть ее сад. Спросила, не наркоманка ли я. Я объяснила, что нет. Она пригрозила вызвать полицию, если я еще буду здесь в ту минуту, когда она выглянет из окна, и вернулась в дом, захлопнув за собой дверь. Я даже не поняла, что оказалась в чьем-то саду, тем более пробыла там так долго, чтобы кого-то встревожить. Выйдя из сада, я стояла на тротуаре у ворот и смотрела снаружи на дерево. И все равно хозяйка сада вызвала полицию; из патрульной машины вышли двое полицейских — женщина и мужчина. Они вели себя вежливо, но строго. Говорили о нарушении границ частной собственности и праздном шатании людей без дела, записали мое имя и адрес, сделали мне предупреждение и отвезли домой. Они не уезжали, хотели убедиться, что у меня действительно есть ключ от нашего дома, что я все это не придумала; они ожидали, когда я отопру дверь, войду внутрь и закрою дверь; почти десять минут они простояли возле дома с включенным двигателем, прежде чем нажали на газ и умчались.

Ну, кто мог подумать, что на дерево нельзя смотреть дольше положенного времени, иначе это неправильно поймут. Когда полицейская машина остановилась возле нашего дома, я попыталась выйти из нее, но не смогла; никогда прежде я не ездила в полицейской машине, оказывается, на дверце возле заднего сиденья с внутренней стороны нет ни одной ручки — без посторонней помощи оттуда невозможно выбраться. Сначала я подумала, что не могу найти ручку, так как что-то случилось с моими глазами. Они были застланы белой пеленой. Словно все вокруг выцвело. Все действия женщины и полиции доходили до меня через легкий туман ошеломляюще белого цвета, когда все и вся напоминало призрачные радиоголоса, как если бы что-то произошло с кем-то другим где-то вдали отсюда. И даже в то время, когда я уже стояла в передней и слышала, как они отъезжают, я все равно ничего не могла видеть иначе, нежели через движущуюся, изгибающуюся, сверкающую белизну; и только после их отъезда, просидев довольно долго на ковре и ощутив под руками удивительную силу его шершавого упругого материала, я стала различать сквозь белизну расплывчатые очертания картин на стенах, груды почтовой макулатуры на столе и черный завиток телефонного провода на полу рядом со мной.

Я хотела позвонить тебе. Но тут же вспомнила о дереве. Это было самое красивое дерево, какое я когда - либо видела. Самое прекрасное из всего, что мне доводилось видеть. Его цветение больше соответствовало разгару лета, а не холодной ранней весне, когда деревья и кустарники расцветают в марте, что означает больше снега и холода, чем тепла. Это была небесная белизна, раскаленный белый туман, белизна простыней, которые вывешивают на веревку для просушки чуть ли не в любое время суток, вот такой здесь теплый воздух. Это был тот белый цвет солнца, который соединяет в себе все семь цветов, кричаще белый цвет на фоне откровенно белого, полосы сладко пахнущей неудержимой белизны, поднимающейся, и падающей, и кивающей, говорящей снова и снова одно только слово «да», проливающей на себя все белое. Этот белый цвет, такой долгожданный для пчел, искал тебя внутри, очищенный и опыленный; было так красиво и потому недолговечно, вот-вот все исчезнет, унесенное ветром, и появятся листья. А пока, до того как стать зеленым, все белым-бело, но зеленое одеяние этого дерева будет еще прекрасней, чем этот белоснежный наряд; я знала, что стоит мне увидеть его листву, и меня одурманит аромат зелени. Хлорофилл заполнит и изменит мои мысли — не только глаза, — все мои чувства, меня целиком с головы до пят. Я уже изменилась. Это заметно невооруженным взглядом. Я знала об этом, когда сидела в прихожей, нелепо моргая, пытаясь спокойно смотреть, вытянув вперед руку и наблюдая, как она движется, словно принадлежит кому-то другому, будто никогда больше в жизни мне не придется увидеть, или почувствовать, или познать нечто столь же красивое, как это дерево, которое я наконец-то увидела.