Иррегулярный интеллект

Зал представлял собой неправильную пирамиду, сходящуюся к вершине – сцене. Роже Ле Саж, занявший место за полупрозрачным столом, погладил полупрозрачную крышку из сине-зелёного бериллогласса. Этот минерал, экспортируемый с Гейомии даже в наиболее развитые миры Конфедерации, широко использовался в качестве отделочного материала и был одним из немногих источников поступления твёрдой валюты в национальный бюджет. Любуясь переливающейся поверхностью, Ле Саж понимал, что внимание публики сейчас приковано к нему, об этом свидетельствовала и форма зала: такая могла возникнуть только в авторитарном обществе, где каждое слово оратора ловят сотни ушей, внимая с благоговейным почтением. И вот он, всегалактически признанный мастер слова, имеет возможность, ранее не представлявшуюся ему – изрекать вербально-смысловые массивы информации, которые эти провинциалы высекут золотом на священных скрижалях и поместят в музеи и храмы. Ведь он – едва ли не единственный за последнее столетие человек, которому местные власти предоставили возможность говорить, не сковывая никакой цензурой. В том числе – говорить о свободе слова.

Ле Саж посмотрел в зал, расходящийся в перспективе подобно свету, рассеиваемому карманным фонариком. Сверху над треугольным первым уровнем нависала ложа для особо важных гостей, переполненная госслужащими – те были хорошо одеты, на их упитанных лицах светилось довольство и уверенность в себе. Ле Саж подумал о том, что, должно, быть, это очень странно, когда писатель становится объектом столь пристального внимания со стороны власть предержащих, ожидающих от него чего-то экстраординарного, едва ли не волшебства, в то время как читатели, подлинные поклонники его мастерства, толпятся на улице, пытаясь рассмотреть происходящее при помощи голографических проекций, плывущих в воздухе. Воздух! Ле Саж фыркнул: назвать воздухом эту загазованную среду было явным преувеличением. Испарения, поднимавшиеся от канализационных люков, дизельные и радиоактивные выхлопы разнообразных видов транспорта сочились прямиком в атмосферу. Смешиваясь с токсичными выбросами промышленных предприятий, эти составляющие формировали тот неповторимый коктейль, один вдох которого мог привести более слабого человека к потере сознания. Расцвеченное лазерными лучами голографических проекторов, принадлежащих городским властям, это облако принимало самые невероятные формы, до неузнаваемости искажая транслируемые картины.

Ле Саж ещё раз потёр столешницу и приветствовал публику. Ему ответили громкими, энергичными аплодисментами, словно оркестр барабанщиков выбил затяжную дробь. Ле Саж, рассмеявшись, откровенно заявил, что впервые слышит столь слаженные аплодисменты. С балкона для очень толстых персон, разукрашенных безвкусными и дорогими – по местным меркам, конечно – драгоценностями, послышались смешки. Будто действуя по чьему-то сигналу, партер разразился овацией – словно древнее варварское племя, по призыву вождя ударившее в там-тамы и медные литавры. Ле Саж ощутил звук почти физически, словно тот переливался в пространстве, подобно ртути. В какой-то момент, представив себе его в красном цвете, он даже действительно увидел – или ему показалось, что он видит – тугие огненные струи, хлещущие, терзающие его слух.

Ле Саж рассмеялся невпопад и, надеясь, что никто не заметил его неудачной реакции, вызванной обилием выкуренной мага-марихуаны, начал торопливо произносить приготовленную заранее речь. Он писал прозу, по качеству слога, как говорили критики, сопоставимую с поэзией. Напевная, страждущая, волнующая, она неизменно очаровывала поклонников литературы. Сверкающие грани слов, вышедших из-под пера Ле Сажа, ослепляли и восхищали… Он был новым пророком Слова и Творцом Сути. Ему покорились аллюзии, гипертексты и метафоры. Он был Роже Ле Саж, и его прапрадед родился на Гейомии.