Пришлось вспомнить о христианских заповедях, разыграть комедию со свадьбой, после чего княгиня долго не мудрствуя приказала перебить всех послов, а Малха, эНтого, заточила в Любече, вместе со всем его потомством. Его малолетнюю дочку, которую звали Малушей, по своим соображениям, она забрала на свой двор. И это была ее первая и последняя роковая ошибка. Эта самая Малка, как тот библейский Иосиф, неожиданным образом сделала при Ольгином дворе головокружительную карьеру. Более того, однажды даже добилась должности ключницы и как-то, после хмельного пира, затащила в постель Ольгиного сына — Святослава. Согласно летописи Ольга была очень сильно разгневанна на такое непотребство и изгнала Малку обратно в тот самый Любеч.
Теперь напомню что у Малуши был вроде как братан — нареченный Добранном. "Добрые" христианские летописцы, от греха подальше, переименовали его имя на русский лад и с тех пор он известен истории под именем Добрыня. Это тот самый Добрыня Никитич, который был правой рукой Владимира во всех его начинаниях и которого Владимир почитал "как отца"(?). А может не "как"? Добрыня-то был Никитич, а не Малкович. Какой же он, к черту, тогда брат Малуши? Да и насчет княжеского происхождения самой Малки существуют большие сомнения. Версия о том, что Малка была дочерью древлянского князя, впервые запустил русский языковед, исследователь русского летописания профессор Петербургского университета Алексей Александрович Шахматов (1864 — 1920). Имя Малуши, по Шахматову — славянизированное Малфред. Самого же Мала Древлянского Шахматов считал варягом. Между тем, летопись однозначно говорит, что Малуша — дочь Малка Любечанина. Не Мала, не Малфреда, а Малка. Значит, и не князь вовсе, а так, приблатненный. Ну да бог с ними. Двигаемся дальше…
Этот самый Владимир, Малкин сын, после гибели отца стравил межу собой других сыновей Святослава. Сначала руками старшего брата Ярополка он уничтожил среднего брата Олега, а затем, набрав иноземную дружину, убил самого Ярополка и занял киевский престол. Когда он на нем укоренился, то тут же объявил себя каганом, и только что разрушенный Каганат, вновь вернулся на Русь, но, уже в новом обличье.
Что же дальше творил князь "Красно солнышко"? Разгоняет русское воинство, а вот печенегов, убивших Святослава и до сих пор пившие кумыс из его черепа, пригласил в свой каганат. Те, поселившись под стенами Киева, стали личной гвардией русского кагана. Их отличительным знаком были черные клобуки (колпаки), за что их так и прозвали — каркалпаки (черные клобуки).
Но это был не самый главный вред, который Владимир нанес Руси. Самый главный вред заключается в насильственном введении христианства. Между прочим к тому времени, некоторые войны и торговый люд уже исповедовал данное вероучение, правда в его человеческой ипостаси (арианство). То же христианство, что хотело видеть на Руси Византийское око (никейское) приживалось с таким скрежетом и скрипом, что, Владимир в скорее начал чесать репу. Какого же бога признать за главного. Бога, чьи жрецы объявили бы его наместником божьим. К таковому в принципе были готовы византийские попы, да вот народ, привыкший многие тысячелетия к Вечевому правлению и к своим родовым Богам, от коих он и вел свой род, противился такой ущербности.
Возник вопрос: Что же делать?
Видать подсказал "добрый дядя". Чтят славянские рабы языцку веру, не приемлющею кровавых жертв — сделай ее таковой и сами ей воспротивятся!
Таким макаром Владимир попытался ввести на Руси культ Перуна, с его человеческими жертвоприношениями. Естественно, что и тот не прижился.
Многие современные язычники, тут могут возразить: "Не было, мол, на Руси человеческих жертвоприношений".
Вы это не мне говорите, а христианам. Я о том и без вашего знаю. Действительно — не было, кроме короткого периода с 980 по 988 год.
Действительно, человеческих жертвоприношений не требовали ни Род, ни Дажьдьбог, ни Велес. Лишь только Перун был кровавым богом. Однако этот бог не аналогичен, как многие думают, скандинавскому Тору-громовержцу. Он был именно богом варяжских отморозков которые называли себя варягами. Т. е. людьми которых изгнало племя. По возвращению с пиратских походов они не имели право даже селиться в родовом поместье.