Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1

Как только мы скажем, что есть враг (и кто союзники врага), многое прояснится. И тогда в этих сложностях турбулентного мира можно будет разобраться. Можно будет различить, где кризис, а где катастрофа. Где исчерпание, а где бифуркация. И в чем генезис всего этого.

Если начнем этим заниматься всерьез, мы разберемся. Перестанем любоваться всем новым в его вариативности. И установим, где действительно новая ткань, а где элементарный гной.

Восстановить стратегическую культуру. Опираясь на нее, восстановить стратегическую инфраструктуру мысли. Отсеять шлаки и шумы. Освободиться от вирусов. Нащупать ось проблемы. Восстановить, наконец, стратегическую субъектность.

Вот то, без чего никакое развитие не начнется, и никакая историческая инициатива к России не вернется. Если действительно хотим вернуть эту инициативу — найдем в себе силы для преодоления интеллектуальной прострации, сна стратегической мысли, рождающего разнообразных (глубоко вторичных и глумливо-провокативных) чудовищ.

А сделав это, — может быть, вернемся к сути своей?

Глава IV. Ты и твои враги

Я уже говорил о том, что подход, использующий определение себя через своих друзей («скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты») так же правомочен, как и подход, использующий определение себя через своих врагов («скажи мне, кто твой враг, и я скажу тебе, кто ты»).

Но в двух этих подходах предполагается наличие «ты», то есть исторической личности, способной, например, к войне с врагами развития во имя спасения развития как такового (программа-максимум) или развития для себя (программа-минимум). А если нет этого «ты», то бишь исторической личности? Ведь такая личность — это не только субъект, наделенный метафизикой, телеологией и аксиологией какого-либо развития. Наличие субъекта необходимо, но недостаточно. Точнее сказать, абсолютно необходимо и категорически недостаточно.

Можно построить идеальный субъект, наделить его глубоким и емким языком, обеспечить организацию структурно-скелетных связей.

Но, если этот субъект окажется сам по себе, а то, что на языке политической философии, соотнося с субъектом, называют субстанцией, окажется само по себе, развития не будет.

Или же субъект начнет патологически развиваться, пожирая субстанцию. Но такое патологическое развитие вряд ли стоит именовать развитием. Впрочем…

Ведя на одном из «круглых столов» острую дискуссию по проблемам модернизации, я очень сильно разозлил элитных интеллектуалов. Дискуссия под стенограмму закончилась. Перешли в соседний зал, где был накрыт стол. Но страсти не успели утихнуть, и я продолжал напирать: «Где же она, эта самая обещанная модернизация России?» И тогда один из сильно задетых мною оппонентов из «околономенклатурных» интеллектуалов времен застоя не выдержал: «Никто не собирался модернизировать Россию. Речь шла о модернизации элиты». Похоже, эта откровенность ошарашила многих, жующая и выпивающая компания разом затихла. Я в этой тишине спросил: «За счет чего?» Оппонент в той же тишине с вызовом ответил: «За счет всего». Все молчали. А сосед моего оппонента по столу, театрально закатив глаза, воскликнул: «Господа, будучи в такой степени демократами, можно же еще быть хоть чуть-чуть гуманистами!»

Возможна ли модернизация элиты как антисубъекта «за счет всего», то есть за счет субстанции (народа)? И правомочно ли называть такую модернизацию модернизацией?

Субстанция — это философский термин, применяемый по-разному в зависимости от того, о какой философии идет речь, Последователи Гегеля, занимавшиеся именно политической философией (так называемые младогегельянцы, левогегельянцы), говоря о субъекте, имели в виду интеллигенцию, а говоря о субстанции, имели в виду народ. Для Маркса и марксистов субъектом является класс, а народ — субстанцией. Для сторонников теории элит субъектом может являться… религиозный институт в целом, какой-нибудь религиозный орден… Но субстанция — это все равно народ.

Что такое разрыв субъекта и субстанции на марксистско-ленинском языке, можно понять, читая, например, стенограммы XV партийной конференции, где один из ораторов, обсуждая построение социализма в отдельно взятой стране, говорит: «Оторванная от широких масс партия может в лучшем случае погибнуть в неравном бою. А в худшем… Скажете, сдаться в плен? Но в политических битвах в плен не берут. В худшем она предаст интересы породившего ее класса».

В этой реплике субъектом выступает уже партия. А субстанцией — отождествляемый с народом класс. Речь идет о достаточно тонкой смене акцента. Тонкой, но значимой. И, конечно же, в основе этой далеко идущей тонкой смены акцента — идея Ленина о том, что если России нужна пролетарская революция, а пролетариата в России нет, то нужно сделать пролетарскую партию, а она, партия, уже создаст пролетариат. Но после осуществления революции.