Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1

Что является — внешним, конечно же, но естественным — порождением политической метафизики? Идеология! Твое Отечество в ней фигурирует как средоточие блага. Чужое, враждебное — как средоточие зла. Сказать, что «наших бьют», недостаточно. Так бьются стенка на стенку. И так стаи грызутся за территорию.

Кто впервые предложил ввести в политический оборот этих самых «наших»?

Первым в начале 90-х годов это сделал Александр Невзоров, известный петербургский тележурналист. Но интеллектуальным спонсором этого начинания был ученый Лев Гумилев. А почему Лев Гумилев стал интеллектуальным спонсором именно этого начинания? Чем он при этом руководствовался? Руководствовался он своей теорией пассионарности, опасным образом сближающей макросоциальную общность (народ, нацию) и зоопопуляцию.

«Наши» — это не идеологический, а, строго говоря, антиидеологический ход, в рамках которого отменяется необходимость в смысле как таковом. «Наши» — это не носители того или иного высшего смысла. Гумилев не верил в смысл. Но, соответственно, он не верил и в возможность разного рода «национальных возрождений». Какие возрождения, если у этноса — надлом? Для Гумилева под вопросом были все реалии, связанные со смыслоцентрической идентификацией. Ему как теоретику (человек — это, как мы понимаем, совсем другое), что коммунизм, что симфонизм…

Гумилев — это пассионарность плюс «наши», чьи изменения предопределены и зависят от фазы этой самой пассионарности, а не от воодушевленности новой идеей. Объяснить, почему при царе был как бы надлом, а потом произошел как бы новый пассионарный взрыв, он не мог. Да и не хотел. Для него все это — именно «как бы».

С методологической точки зрения (об остальном пусть судят специалисты) концепция Гумилева — это подкоп под идеологию как таковую. Да и под нечто большее. Под все внеприродное в человеке. То есть под прерогативы духа, смысла, культуры… Но главное — дискредитация идеологии. Исторически дискредитируемой идеологией была советская, коммунистическая идеология. И потому Гумилев был моден в диссидентских кругах. Но удар-то наносился не только по одному конкретному смыслу, но и по смыслам вообще.

На этом примере видно, что говорить только об идеологической войне или даже о войне смыслов нельзя. С методологической, вновь подчеркиваю, точки зрения концепция Гумилева — это не фактор в войне конкурирующих смыслов. Это фактор в войне против смысла как такового. Если точнее, то в игре на понижение роли смысла как такового. Но суть от этого уточнения не меняется.

Идет не только Великая война смыслов. Идет еще и война более высокого уровня, в которой борются Смысл и его Антагонист… Кто же этот Антагонист? Формально — Природа. Ибо там, где смысл — там и культура. А также — дух (в любом его понимании).

Природа… Одно дело — просто ее исследовать. Другое — брать в союзники по борьбе с чем-то… Культурой, например… А почему бы не с Человеком? Ведь говорят же радикальные экологи, что человек — это смертельно опасный вирус, заразивший Землю и даже… Даже Вселенную, которая будет активно подавлять вирус ради самоспасения. А как же доктрина Венца Творения?

Венец ли плох… Творение ли не ахти или… Или доктрина ложная, и ее надо заменить другими… Ну, например, теми, которые не имеют совокупности опасных особенностей, позволяющих возвысить человека над природой…

Если я назову такую борьбу войной идеологий, то я занижу планку. Но где борьба — там политика. Если идет масштабная война чего-то большего, чем идеологии и даже смыслы вообще, война, влияющая на судьбы человечества, то это политическая война. Но ведь не политическая вообще! Политическая война — все же в основном война за власть над человечеством (или его частями), взятыми в качестве данности.

Ну, управляют умами (то бишь общественным сознанием) на конкретном этапе те или иные смыслы. Политик исходит из этого в борьбе за власть. Борьба же за власть над умами, не сводимая, как мы видим, к узкоидеологической борьбе, — это не политика как таковая, а политическая метафизика.

Метафизика развития отвечает на вопрос, почему развитие — это благо. Благо, а не полезность! Не «рыбий жир». Политическая метафизика начинается там, где у Развития как блага возникает Антагонист. Либо в качестве субъекта, апеллирующего к не сопряженному с Развитием благу… Либо в качестве субъекта, воюющего с Развитием как со злом. Такие (весьма могущественные) субъекты были, есть и будут. Противостояние им предполагает союз политики развития с метафизикой развития. И тем, что она порождает. А порождает она сначала доктрину, затем концепцию, затем стратегию и только затем — идеологию в узком смысле этого слова. Низвести все только к идеологии — значит проиграть.