Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

Судить с ходу о созвучности мнения самого А. Кураева мнению М.Федорчука я не берусь. Хотя уверен, что при глубоком диссонансе этих двух мнений и сам М.Федорчук не стал бы писать на форум А. Кураева, и Кураев нашел бы способ отнестись к чуждой ему позиции. Эта моя уверенность подтверждается, например, прочтением конспекта лекции А.Кураева «О смерти». В котором есть нижеследующий фрагмент:

«А что касается вечных мук, то здесь есть некоторые сложности».

Когда, в принципе, говорится о некоторых сложностях? При том, что сложности всегда есть. И в вопросе о вечных муках, и в других религиозных вопросах. Андрей Кураев очень успешно пользуется при обсуждении богословских сюжетов бытовыми аналогиями. Мы еще увидим, как именно.

Я хочу заняться тем же самым. И спросить самого себя: когда я говорю о чем-либо, что есть, мол, некоторые сложности?

У меня, например, просит взаймы человек, которому я не доверяю. Но по каким-то причинам я не хочу ему прямо отказывать. Мало ли бывает таких причин… У нас общие знакомые есть и так далее. Ну, так вот — в таком случае я (и убежден, что не я один) говорю подобному человеку: «Вы знаете, тут есть некоторые сложности».

То есть у меня заготовлен отрицательный ответ на вопрос: «Дадите денег?», но я, отвечая вежливо, не говорю: «Не дам». Я говорю: «Тут, знаете ли, есть некоторые сложности».

Согласитесь, что никакого другого смысла у кураевской фразы, которую я только что процитировал, быть не может. Ибо другой смысл слишком банален. Любой религиозный вопрос сложен. То есть в нем есть некоторые сложности.

Заговорив о вечных муках, А.Кураев дальше начинает детализировать. То есть обсуждать не просто некоторые сложности, а разнокачественность этих самых сложностей.

Сначала он небезынтересно говорит о некоей «технической» сложности: «Святые отцы не писали учебников по богословию. Каждая книга написана по конкретному поводу. Это учителя Церкви 1-го тысячелетия прежде всего. И есть только одна книга, дошедшая до нас из 1-го тысячелетия, которая является суммой богословия, энциклопедией богословских знаний, — книга Иоанна Дамаскина «Точное изложение православной веры». И интересно, что в оглавлении есть глава под названием «Рай» и нет главы «Ад»».

То есть техническая сложность, по Кураеву, связана, прежде всего, с тем, что православные адом якобы не слишком интересуются. Видимо, для подобного утверждения есть определенные основания. Но, признав, что они есть, мы должны не восхититься, а исследовать вытекающие из этого плюсы и минусы. Политические в том числе.

Отсутствие интереса к аду — это отсутствие интереса к фундаментальному злу. Отсутствие, связанное в том числе и с тем, что зло, видимо (я все время говорю «видимо»), не считается фундаментальным. Но без интереса к злу нельзя изучать зло, а значит и с ним бороться.

Россия в XX столетии претерпела от фашизма больше многих. И положила на алтарь борьбы с ним неслыханные жертвы. Но интереса к фашизму как фундаментальному злу не возникло. И в каком-то смысле он, сильнейшим образом модифицируясь и мимикрируя (ноу-хау всякого зла), взял реванш, разрушив СССР.

Видимо, православная церковь не сфокусирована до конца на зле, то есть враге и угрозах. А Ватикан — сфокусирован. Не хочу сказать, что в этом нет издержек. Но ведь и приобретения тоже есть. В первую очередь, подчеркну еще раз, тут следует говорить о приобретениях политических.

Однако «техническая сложность» (термин Кураева) не исчерпывает его же термина «некоторые сложности». Речь идет не только об отсутствии особого интереса к аду у православных (отсутствия фигуры масштаба Данте и так далее), но и о специфичности православного понимания ада. Это тоже некоторая сложность. Вот что о ней говорит А. Кураев:

«Я специально собирал у святых отцов рассуждения об аде. Самое известное из них — это слово преподобного Исаака Сирина в 7 в. Смысл его таков, он говорит, что никому не дозволена мысль, что грешники, находящиеся в аду, лишены Божией любви. Но эта любовь жжет их. — Он поясняет — ад, по моему рассуждению, есть невозможность больше любить».