Исчадие рая

В салоне были бы очень сильно удивлены, случись кому проследить дальнейший путь новой клиентки, после того как за ней мягко затворилась тяжелая стеклянная дверь. Особенно, пожалуй, удивлена была бы Инга. Ибо по ее классической, «женской» классификации помойные кошки непременно и очень упорно стремились поставить свои машины в самой непосредственной близости от крыльца салона. Справедливости ради следует отметить, что машины у них, как правило, были отличные – престижных марок v весьма дорогие. В этом, собственно, и крылась причина такого упорства при парковке – вероятность быть замеченной садящейся в престижную иномарку или выходящей из нее на этом пятачке возрастала многократно. Ангелина Разумовская из салона ушла пешком, швырнув связку автомобильных ключей на самое дно сумки. Она долго петляла раскаленными улицами и переулками, неловко, как на шарнирах, переставляя свои стройные ноги, обутые в босоножки на высоченном каблуке, и доковыляв таким образом до огромного Хаммеровского центра, на стоянке которого ее дожидалась изрядно потрепанная «Волга» с шашечками на крыше. Салон машины напоминал духовку, раскаленную в ожидании какого-нибудь кулинарного творения, роль которого за неимением лучшего исполнял водитель – плотный, коренастый парень с копной нечесаных длинных волос. Ангелину он встретил глухим недовольным ворчанием, но она просто не обратила на него внимания. Плюхнувшись на заднее сиденье машины и с удовольствием вытянув утомленные ноги, юная дама коротко скомандовала: «На Тверскую».

Началом перемен послужило непонятное Лене, но очень, по ее разумению, красивое слово – кооператив. Что оно означает, Лена поняла несколько позже, а пока слово казалось ей каким-то сказочным, волшебным именем, вроде могучих Кариатид, загадочных Титанов и доброго волшебника Гудвина. Кооператив представлялся ей почему-то существом одушевленным, могущественным и щедрым. Хорош он был уже потому, что впервые упомянул его отец. Услышав незнакомое слово, Лена вся обратилась в слух и… стала невольной свидетельницей страшного скандала, сильно напугавшего ее, несмотря на привычку к частым бурным перепалкам родителей. Этот скандал был много серьезней обычной перепалки, поскольку речь шла, ни много ни мало, о судьбе их семьи. Это Лена поняла сразу, несмотря на нежный возраст. Много позже, когда сознанию ее стали доступны сложные коллизии «взрослой» жизни и, в частности, жизни ее родителей, ей открылось еще одно обстоятельство, определившее такой накал страстей в тот далекий и отнюдь не мирный семейный вечер. Можно даже с некоторым пафосом заметить, что тогда впервые в рамках одной семьи сошлись в смертельной схватке две идеологии: старая – советская, социалистическая, основанная на пресловутом равенстве неимущих рабов, и новая – жестокая и беспощадная, нарождающаяся на свет в крови, муках и грязи, как нежеланный ребенок, производимый нищей бродяжкой у обочины пыльной дороги, идеология предпринимательства, казавшаяся растоптанной и загубленной в России навек фанатичными строителями нового мира в далеком 1917-м. Это тоже было бы вполне обоснованное сравнение и верное по существу, но Лена знала и другое, лично для нее более существенное. Ценой победы тогда было главенство в семье, главенство бесспорное, непоколебимое и вечное, до конца жизни или, по крайней мере, совместного их проживания.