Исчезающая ложка

Рассуждая о том, что такое «патологическая наука», следует исключить все неверные толкования этого многозначного слова и сразу объяснить, чем патологическая наука не является. Это не мошенничество, поскольку приверженцы патологической науки уверены в своей правоте – просто никто больше их не понимает. Это не псевдонаука, образцами которой являются, в частности, фрейдизм и марксизм – учения, которые лишь претендуют на наукообразие, но не придерживаются строгого научного метода. Это и не политизированная наука, в качестве примера которой можно привести лысенковщину. В случае политизации науки люди выражают приверженность ложной науке из-за угроз в свой адрес или под влиянием порочной идеологии. Наконец, это не обычное клиническое помешательство и не представления душевнобольного. Это особый вид сумасшествия, характеризующийся тщательным и псевдонаучно обоснованным самообманом. Патологические ученые выбирают какой-либо редкий и периферийный феномен, который по какой-то причине их привлекает, и бросают все свои научные устремления на то, чтобы доказать его реальность. Но эта игра становится нечестной уже на первом ходу: такая наука служит только для удовлетворения глубокой эмоциональной потребности верить во что-либо. Сам по себе спиритизм не является патологической наукой, но стал таковым в случае Крукса, который проводил тщательно поставленные «эксперименты», а затем пытался дать их результатам научное обоснование.

Но патологическая наука не всегда касается каких-то маргинальных областей. Она пышно расцветает и во вполне признанных, но спекулятивных дисциплинах, где всегда скудны фактические данные и свидетельства, а имеющиеся факты сложно интерпретировать. Например, существует ответвление палеонтологии, предметом которого является реконструкция облика динозавров и других исчезнувших существ. Здесь мы сталкиваемся еще с одним выразительным примером патологической науки.

На определенном уровне наши знания о вымерших животных практически равны нулю. Целый скелет удается найти очень редко, отпечатков мягких тканей исчезающе мало. Есть одна шутка о людях, реконструирующих палеофауну: если бы слоны вымерли много веков тому назад, то палеонтолог, откопавший сегодня скелет мамонта, сказал бы, что это кости гигантского хомячка с клыками, а не шерстистый толстокожий зверь с хоботом. Не больше нам известно и о чертах других доисторических животных: полосах, походке, губах, брюхах, пупках, рылах, глотках, четырехкамерных желудках, горбах, не говоря уже о бровях, половых органах, когтях, щеках, языках и сосках. Тем не менее, сравнивания бороздки и углубления на окаменевших костях с деталями костей современных животных, опытный ученый может довольно точно описать мускулатуру, нервную систему, размеры, походку, зубы и даже способы сношения вымерших животных. Палеонтологам просто следует быть осторожными и не слишком увлекаться экстраполяциями.

Патологическая наука вырастает именно на почве этой осторожности. В принципе, ее приверженцы играют на неоднозначности доказательств как таковых. Они утверждают, что раз ученые многого не знают, то в науке вполне найдется место и для их доморощенной теории. Именно такая история приключилась с марганцем и мегалодоном[140].

Эта история началась в 1873 году, когда британское исследовательское судно «Челленджер» отправилось из Англии в экспедицию по Тихому океану. Обходясь восхитительно примитивным оснащением, команда выбросила за борт огромные ведра, закрепленные на канатах длиной по три мили, и корабль потащил эти сосуды по океанскому дну. Кроме диковинных рыб и других тварей исследователи выудили многие десятки сферических камней, напоминавших окаменелые картофелины, а также жирные твердые минерализованные конусы, напоминавшие мороженое. Эти объекты, состоящие в основном из марганца, встречались на дне в любых частях океана. Это означало, что по всему миру разбросано неисчислимое множество таких образцов.