Исчезающие девушки

Нет никакого смысла откровенничать с Шерил о том, что мы с Ники избегаем друг друга, что мои мысли гнетут меня, что мама летает в облаках, и не отрывается от телевизора.

— Только послушайте, — неожиданно подает голос папа. — Полиция сообщила, что мужчина, Николас Сандерсон, сорока трех лет, бухгалтер, имеющий дом в престижном районе на берегу Бухты Герон представляет…

— Ох, Кевин, — вздыхает Шерил. — Не здесь и не сейчас. Можешь хоть раз обойтись без своего телефона?

— …некий «интерес» для расследования, — папа поднимает глаза, моргая, будто только-только проснулся ото сна. — Интересно, и что все это значит?

— Уверенна, в «Блоттере» непременно напишут об этом, — отвечает Шерил, краем глаза посмотрев на свои идеально ухоженные ногти с французским маникюром. — Он просто помешан на всем этом, — сообщает она мне.

— Да, и мама тоже, — не знаю почему, но мне доставляет удовольствие говорить о маме при Шерил. — Она словно не может говорить о чем-либо другом.

Шерил качает головой. А я поворачиваюсь к папе, меня внезапно осенило одной идеей.

Я до сих думала о словах Сары Сноу: «Ты кого-то мне напоминаешь».

— Сноу когда-нибудь жили в Сомервилле?

Он хмурит брови и возвращается к своему телефону.

— Даже не знаю.

Значит, это — тупик. Шерил, которая обычно не может сидеть молча больше пяти секунд, вдруг подпрыгивает:

— Это ужасно. Просто ужасно. Мой друг Льюис теперь не пустит своих близняшек никуда одних. Лишняя осторожность не помешает…,- тут она понижает свой голос, — … если у нас тут маньяк гуляет по улицам.

— Мне очень жаль ее родителей, — говорит папа. — Жить одной надеждой… в неведении…

— Думаешь, было бы лучше знать? — Спрашиваю я.

Папа вновь устремляет свой взор на меня. Глаза у него красные, налитые кровью, интересно, пьян ли он уже? Он не отвечает на мой вопрос.

— Давайте сменим тему, хорошо? — Говорит Шерил в тот самый миг, когда появляется официант, на этот раз он несет порции спагетти размером с наперсток, выложенные на огромных тарелках. Шерил хлопает в ладоши, и большой рубин сверкает на одном из ее пальцев.

— Ммм, выглядит очень аппетитно. Спагетти со стеблями чеснока и свежей черемшой! Я просто обожаю черемшу! А вы?

После ужина папа сначала отвозит Шерил, — верный знак того, что он хочет поговорить со мной, что весьма забавно, учитывая его абсолютную молчаливость во время ужина, а еще потому, что я на девяносто процентов уверена, что он, подбросив меня домой, тут же обратно поедет в «Эгремонт». Мне вдруг безумно хочется его спросить: «Интересно, каково это, спать в постели покойного мужа Шерил?».

Пока мы едем, его туловище слегка наклонено вперед, а костяшки его пальцев так сильно сжимают руль, что побелели. И я задаюсь вопросом, это от того что он выпил, или потому, что ему не хочется смотреть в мою сторону?

Однако он не произносит ни слова, пока мы не подъезжаем к моему дому. Дома, как обычно, горит свет в нескольких комнатах: в спальне Ники и в ванне на верхнем этаже. Папа останавливается на парковке и, откашлявшись, произносит:

— Как дела у мамы?

Неожиданно. Вовсе не этого вопроса я от него ждала.

— Отлично, — отвечаю я, и это не совсем ложь, по крайней мере, теперь она ходит на работу вовремя… Почти всегда…

— Это хорошо. Я волнуюсь за нее. И за тебя, — он все еще мертвой хваткой держится за руль, будто может улететь в открытый космос, если разожмет пальцы, и вновь кашляет, — Мы должны обсудить двадцать девятое число.

Весьма типично для него упоминать о моем дне рождения, называя число, словно речь идет о записи к стоматологу. Папа — секретарь в суде, что означает, что он изучает страхование и риски. Иногда он смотрит на меня, словно я неудачная инвестиция, которую ему пришлось вернуть.

— Что именно обсудить? — спрашиваю я.

Если он собирается делать вид, что это какие-то пустяки, то и я последую его примеру.

Он весело смотрит на меня и произносит:

— Твоя мама и я… — он замялся.

— В общем, мы планировали собраться все вместе. Можем сходить поужинать в «У Сержио».

Не помню, когда папа и мама вместе находились в одной комнате в последний раз. Кажется, это было в течение нескольких дней после аварии, и то, они сидели на противоположных сторонах крошечной больничной палаты.

— Мы будем в четвером?

— Ну, у Шерил работа, — отвечает он, извиняясь, словно будь она не на работе, я бы пригласила ее.

Наконец он разжимает мертвую хватку с руля и поворачивается ко мне:

— Как думаешь? Это хорошая идея? Мы хотели как-то отметить этот день.

Мне хочется сказать: «Черта с два!», но папа, на самом деле, вовсе не ждет моего одобрения. Он трет глаза под очками.

— Господи, семнадцать лет. Я помню, когда… Помню, когда вы обе были младенцами, такими крошечными, что я до ужаса боялся держать вас на руках… Мне всегда казалось, что я раздавлю вас или сломаю вам что-нибудь…

Голос папы звучит хрипло. Должно быть, он более пьян, чем мне показалось.

— Звучит отлично, пап, — быстро отвечаю я. — Думаю, «У Сержио» прекрасно подойдет для этого.

К счастью, он берет себя в руки.

— Правда?