Исчезающие девушки

Его рука замирает, будто его поразил невидимый удар. Но потом он плавно дописывает оставшуюся часть имени. Когда коп снова поднимает взгляд на меня, я впервые замечаю, что у него темно-серые глаза.

— Ты из…?

— Сомервилля, — отвечаю я, и он кивает, словно так и думал.

— Сомервилль, — повторяет он.

Далее делает еще несколько пометок в своем блокноте, прикрывая бумагу так, чтобы я не видела, что он там пишет.

— Хорошо. Я помню. Не вы ли попали в аварию этой весной?

Я делаю глубокий вдох. Почему все всегда вспоминают об аварии? Похоже, это уже стало моим определяющим признаком, как косоглазие или заикание.

— Да, — подтверждаю я. — С Дарой.

— Двое из моих людей получили вызов. Это было на 101-ом шоссе, не так ли? Рядом с Сиротским пляжем. — Он не дождался моего ответа; вместо этого написал еще несколько слов и, оторвав лист бумаги, аккуратно сложил его. — Плохой участок дороги, особенно после дождя.

Я сжимаю подлокотник.

— Разве Вы не должны искать мою сестру? — Спрашиваю я, понимая, что это звучит грубо, но мне всё равно.

Кроме того, если бы я и хотела отвечать на его вопросы, я все равно не смогла бы. К счастью, он пропускает мой вопрос мимо ушей. Кладет обе руки на стол, чтобы встать и вылезти из-за стола.

— Дай мне минутку, — говорит он. — Жди здесь, хорошо? Хочешь еще воды? Или содовой?

Я начинаю терять терпение.

— Я в порядке, — отвечаю ему.

Эрнандес похлопывает меня по плечу, когда проходит мимо к двери, словно мы приятели. Или, может быть, он хотел подбодрить меня? Потом выходит в коридор, закрывая за собой дверь. Через стекло я вижу, как его перехватывает рыжеволосый коп в холле. Эрнандес протягивает ему записку, и они перебрасываются парой слов, слишком тихо, чтобы я могла расслышать. Ни один из них не смотрит на меня — и у меня такое ощущение, что это преднамеренно. А через минуту оба идут через холл и исчезают из поля зрения. В офисе душно. Оконный кондиционер гоняет тепловатый воздух по комнате, шевеля бумаги на столе Эрнандеса. С каждой прошедшей минутой мое нетерпение возрастает, внутри начинается зуд. Такое ощущение, что происходит что-то неправильное, что Дара в беде, и что мы должны остановить это. Но Эрнандес всё не возвращается. Я встаю, отталкивая кресло от стола, слишком нервная, чтобы усидеть на месте.

Блокнот Эрнандеса — тот, куда он записывал, пока я говорила — лежит на столе, а на верхнем листе отпечаток с тем, что он писал. Подхваченная желанием увидеть то, что он записывал, я беру блокнот, оборачиваясь через плечо, чтобы удостовериться, что Эрнандес не вернулся. Некоторые слова было не разобрать. Но очень четко я смогла увидеть — «позвонить родителям», и под этой надписью чётко — «авария».

Злость поднялась внутри меня. Он не слушал. Он просто терял время. Мои родители ничем не помогут, они ничего не знают.

Я кладу блокнот на место, иду к двери и выхожу в холл. Из переднего офиса доносятся обрывки разговоров и телефонные звонки. Я нигде не вижу Эрнандеса. Но мимо меня проходит с огромной сумкой, перекинутой через плечо, женщина, которую я узнаю. У меня занимает ровно секунду вспомнить её имя. Марджи, кажется, репортер, которая комментировала дело Мэделин Сноу на берегу для местного телевидения.

— Подождите! — окликаю я её.

Очевидно, она не слышит меня и продолжает идти.

Постойте! — кричу я немного громче.

Полицейский с мутными глазами подозрительно смотрит на меня из-за другой стеклянной стенки офиса, но я продолжаю.

— Пожалуйста. Мне нужно поговорить с Вами.

Она останавливается, положив руку на дверь, ведущую к парковке, осматривает комнату в поисках того, кто звал её, потом делает шаг в сторону, чтобы пропустить полицейского, ведущего перед собой пьяного. Пьяный мужчина бросает на меня взгляд и бубнит что-то, что я не могу разобрать — это звучит как счастливого Рождества — прежде чем коп направляет его дальше по коридору.

Я догоняю Марджи, ощущая нехватку кислорода. В стеклянных дверях наши отражения выглядят как мультяшные призраки: большие темные глазницы, белые, как полотна, лица.

— Мы встречались? — Её глаза быстро оценивают, но на лице остается улыбка.

Женщина в регистратуре, та, которая провожала меня к Эрнандесу, смотрит на нас, нахмурившись. Я поворачиваюсь к ней спиной.

— Нет, — тихо говорю я. — Но я могу помочь Вам. И Вы тоже можете мне помочь. — На её лице не отражаются эмоции: ни удивление, ни волнение.

— Помочь мне как?

Марджи минуту изучает меня, словно раздумывая, — можно мне доверять или нет. Потом указывает головой направо, показывая, чтобы я следовала за ней наружу подальше от пристального взгляда секретаря. Это настоящее облегчение — покинуть полицейский участок с застоявшимся запахом пережженного кофе, перегара и отчаяния.

— Сколько тебе лет? — спрашивает она, становясь деловой, как только мы останавливаемся на тротуаре.

— Это имеет значение? — парирую я.

Она щелкает пальцами.

— Ники Уоррен. Верно? Из Сомервилля.

Я не стала спрашивать, откуда она знает меня.

— Так Вы поможете мне?

Она не отвечает прямо.

— Почему ты так заинтересована?

— Из-за сестры, — отвечаю я.