Исчезание

С середины 1960-х годов Перека все больше увлекает игра с формой: в 1966 году писатель публикует сатирический и гротескный рассказ об уклонении призывника от военной службы «Что за маленький велосипед с хромированным рулем в глубине двора?», где проводит настоящую инвентаризацию традиционных риторических приемов. Через год он вступает в группу УЛИПО[5], основанную литератором Рэймоном Кено и математиком Франсуа Ле Лионнэ, которая изучает «новые „структуры“ математического характера, осваивает искусственные и механические приемы, способствующие литературной деятельности <…> и поддерживающие вдохновение»[6]. УЛИПО развивает уже существующие и вырабатывает новые «ограничения», то есть жесткие правила, которые писатель осознанно принимает для построения произведений. Перека и УЛИПО объединяют не только глубокое изучение возможностей литературы, увлекательная игра в язык и игра с языком, но еще и своеобразный подход к литературной деятельности: письмо мыслится не как результат вдохновения, а как интеллектуальный труд и продукт технического мастерства. Перек принимает активное участие в этих экспериментах и использует различные «ограничительные» приемы: липограммы[7], палиндромы[8], моновокализмы[9], анаграмматические комбинации, как, например, посвящения из букв, составляющих имя и фамилию адресата («Epithalames», 1980; «Beaux pr'esents belles absentes», 1994), или гетерограммы («Ulcerations», 1974; «Alphabets», 1976; «La Cloture et autres po`emes», 1980; «M'etaux», 1985) и т. п. Впоследствии Перек даже назовет себя «продуктом УЛИПО на 97 %».

И все же самым ярким примером радикальной формализации литературного письма становится знаменитый роман «Исчезание» (1968), в котором автор ни разу не использует самую употребительную гласную французского языка — «е». Прием не является новаторским: так же, как анаграмма или палиндром, липограмма известна в литературе испокон веков[10]. Перек, продолжая античную и средневековую традиции, усложняет задачу, поскольку делает липограмматическим не отдельное стихотворение или отрывок, а большое и сложное произведение. Дискриминирующее правило, возведенное в основополагающий принцип, «само» порождает текст; жесткое ограничение стимулирует воображение, развивает фантазию и раскрывает потенциал языка: автор обращается к архаизмам, образует неологизмы, употребляет жаргонную лексику, вводит иностранные слова и выражения. В результате возникает многосложный текст-монстр, яркий, пестрый текст-мутант — настоящий памятник эклектике и абсурду. Ничто не мешает читать этот липограмматический шедевр как увлекательный детектив с лихо закрученным сюжетом и неожиданной развязкой. Можно воспринимать его как гениальную провокацию, как подрыв языковой нормы, как стилизацию под существующие произведения или пародию на литературные жанры. Можно вычитать в нем даже фарс, превращающийся местами в разнузданное ерничанье и откровенное издевательство над читателем. Зачастую эти очевидные прочтения мешают увидеть более глубокое, истинно трагическое содержание: невзирая на многочисленные указания, метафора исчезания знака, имени или персонажей скрывает разрыв в речи, провал в памяти, неизъяснимость скорби, необратимость утраты, превращающие любой автобиографический проект в утопию.

Через четыре года Перек опубликует еще один образец жесткого формального «насилия» над языком — буйную «эротическую фантазию» «Преведенее» («Les Revenentes», 1972), которая не только полностью восстанавливает в правах ранее дискриминированную букву «е», но даже делает ее единственной гласной.

В 1970-е годы параллельно с экспериментами в прозе и поэзии Перек продолжает работать над серией автобиографических книг, в которых описание и перечисление, строящиеся каждый раз по определенному, заранее заданному принципу, являются своеобразным средством воссоздания утраченного прошлого, восстановлением индивидуальной и коллективной памяти: «Темная лавочка»[11], «Простые пространства», «Попытка исчерпывающего описания одного парижского места», «Я вспоминаю» и очерк «Места побега», по которому сам снимает одноименный короткометражный фильм. В 1975 году выходит роман «W, или Воспоминание детства»[12], в котором сухая и скупая на эффекты автобиографическая история сироты — жертвы геноцида поразительным образом срастается с красочной фиктивной историей о вымышленном острове W, которая может прочитываться, как одна из самых страшных антиутопий XX века.