Затем мысль вдруг перепрыгнула к глупейшему упущению: Август забыл в нужный час дать Бен-Амафиину причитающийся ему паек. Сам не зная, как сей незначительный факт был связан с предыдущими мыслями, старик все же начал переживать; лакуна, пусть даже пустячная, угнетала. Не переставая бубнить, Август встал и накинул халат.
Все еще спали. Август приблизился к буфету, взял зерна шафрана, любимую еду карпа, и уже намеревался выйти в парк, как вдруг внимание старика привлекла накануне забытая в углу, на клавесине, черная керамическая шкатулка и белые письмена на ее крышке — (как считал Верси-Ярн) самурайская танка, заказанная Антеем и вырезанная искусным умельцем. Август приблизился. Взял в руки шкатулку. Начал гладить пальцем рубленные штрихи самурайских идеяграмм.
Вдруг испустил дикий, чуть ли не звериный крик:
— А-а-а! Захир! А-а-а! Захир!
Рука вздернулась вверх. Сраженный насмерть Август упал.
Крик разбудил и перепугал всю виллу: заспанные гуляки зашевелились, затряслись, забегали, запрыгали, засуетились, заметались. Эймери прибежал первым, за ним — Хыльга, Верси-Ярн, Сиу.
Август лежал на паласе с вьггканными китайскими рисунками. Ужасная гримаса исказила лик старика. При падении зажатая в руке шкатулка стукнулась и разбилась на две части. Везде были рассыпаны зерна.
— Зерна? — удивился Эймери.
— Эти зерна предназначались для рыбы, для Бен-Амафиина, — сразу же нашлась Хыльга.
— Да, — заверила Сиу. — Август не давал еды Бен-Амафиину уже три дня.
— Август брал зерна для карпа, — рассуждала Хыльга, — и в эту минут был сражен… Чем? Переживание, нервный срыв, травма, инфаркт?
— Если в руке зажата крышка шкатулки, — задумался вслух Верси-Ярн, — не был ли сей удар связан с надписью?
— А крик? — вмешался Эймери. — Я не расслышал, как следует… А вы?
— Я услышала
— А я услышал
— Нет, — сказала Сиу. — Август кричал: «Захир! Захир!»
— Захир?! — вскричали все. —
— It is a terrible tale, — трагически изрекла Сиу.
— Расскажи ее нам.
— Расскажу, — изрекла Сиу. — Все же сначала дадим весть Алаизиусу Сайну или Аттави Аттавиани, так как три дня назад Сайн прислал Августу следующую телеграмму: «Мы держим руку на пульсе. Ситуация — хуже некуда. Не исключается самый худший вариант. Все следы ведут к Азинкуру. Будьте бдительны. Держите нас в курсе ваших разысканий. Не медлите с результатами. Чем быстрее вы нас известите, тем быстрее мы сумеем вмешаться». Алаизиус Сайн знает Вилхарда уже лет десять. Шпик знает, как действует Захир; шпик преследует Захир не первый месяц, и наверняка имеет на сей счет ценные сведения.
Эймери начал названивать шпику. Алаизиуса Сайна на месте не нашли и передали трубку Аттавиани.
— Алле! Алле! — крикнул в трубку Аттавиани. — Аттави Аттавиани слушает.
— Алле! Алле! — крикнул Эймери Шум. — На связи Эймери Шум.
— Привет, Эймери! Ну, как вы?
— У нас беда!
— Десять минут назад умер Август Б. Вилхард!
— Saffran and Plum-Pudding! — закричал шпик. — Август умер?!
— Да, умер.
— Убит?
— Нет. Мы думаем, инфаркт.
— Ч. П.! — выругался Аттави. — Мы выезжаем.
Шпик кинул трубку. Кинул трубку и Эймери.
— Аттави едет сюда, — сказал Эймери Хыльге, не принимавшей участия в беседе.
Августа Б. Вилхарда перенесли в смежную залу, на низкий диван и накрыли скатертью.
Сиу пригласила всех сесть на пятки вкруг паласа с вытканными индейскими эмблемами, затем вытащила связку с медными и деревянными амулетами.
— Сиу, — шепнула Хыльга, — начнет вещать не раньше, чем свирепые духи будут ублажены. Причем даже Великий Маниту не услышит призыв, не признает заклинание, если будет нарушен ритуал, чьи жесткие правила Великий Сачму впервые утвердил двадцать раз двадцать лет назад при учреждении Клана; традиция передавать устный завет сынам и внукам не прекратилась и в наши дни.
В не всегда внятных выражениях Сиу изрекала устный завет Сачму; перечисляла все пункты инструкции и, чередуя каждый раз указания и действия, свершала ритуал с редким вниманием и тщанием.