Исчезновение

японец без кимоно,
удав, курящий и играющий в керлинг,[87]
пылающая темнота,
совсем голый пронзительный крик в церковном песнопении,
нежный скорпион,
десять разорившихся торговцев, плюющих на кучу золота,
торжествующее горе,
самум[88]

в длинном финляндском коридоре,глубокий носовой платок —
вот что могло бы освободить горизонт Антона Вуаля…

кардинал-хиппи, вопящий антиримский лозунг,

бритва для свежих лимонов,
три английских бандита, ограбленных почтовым поездом,
прямая окружность,
мужской пупок, располагающий извергающимся вулканом,
родная страна адаптации,
сумасшедший однорукий человек, облокотившийся
на парапет балкона вечера,
распятие без изображения Христа,
мексиканская трава сизаль, брызгающая молодым
вином для шутов без мантии —
вот чего могло бы хватить для отсрочки Антона Вуаля…

бессмыслица без галиматьи,

зеркало, ставшее матовым от игривой рыбы без острых плавников,
осенний весенний побег,
пять капель алкоголя для прохожего, симулирующего смерть,
любовь убийцы,
многие буруны, падающие отвесно в мыс бортовой качки,
верное лояльное ружье,

белая гарь, тело без мира, мир,

ложное забытье —
вот что прогнало бы смерть Антона Вуаля…
но где возвести все это в вымени полночи, где рождается Исчезновение?

6 Глава, которая, выходя из компилирующего свода явлений, приведет нас прямо в зоопарк

Друга Антона Вуаля звали Амори Консон.

У него было шестеро сыновей. Старший, которого по случайному совпадению звали Эньяном, исчез по меньшей мере восемнадцать лет назад, в Оксфорде, во время симпозиума, организованного Фондом Марсьяля Кантреля, не без участия великого английского ученого лорда Гэдсби В.Райта. Следующего сына, Адама, смерть настигла в санатории, где он находился на излечении ввиду полного отсутствия аппетита, который, к несчастью, так и не обрел. Затем последовали еще три смерти: Ивана съела у берегов Занзибара акула; Одильон, ассистируя в Милане Лукино Висконти, умер от того, что в горле у него застряла острая кость; Урбен завершил свои дни в Гонолулу: огромный глист высосал из него всю кровь – ему сделали двадцать переливаний крови, но было уже слишком поздно. Таким образом, в живых оставался единственный сын Амори Ивон, но его он любил меньше других, потому что тот, живя вдалеке, виделся с отцом не чаще трех раз в год.

Амори Консон перевернул на вилле Антона Вуаля буквально все. Встретился с его соседом, рассказавшим об удалении синуса. Расспросил о друге всех, кого мог.

Жилище Антона Вуаля было мрачным, лишенным какого-либо комфорта, совершенно неухоженным и, конечно же, непривлекательным: покрытые известью белые стены, грязные рваные ковры. Невзрачная гостиная, запущенная спальня с заплесневелой дырявой софой и сундуком, вонявшим загнивающим луком. Дверцы расшатанного платьевого шкафа держались с помощью лейкопластыря. Окна давно не мыли, и свет в комнату проникал серый, тусклый. Кроватью служила монастырская, без матраса, койка – жалкое ложе с продавленными подушками и неизвестно когда стиранными простынями. Ванная являла собой убогую темную комнатушку, где все, на что ни глянь, было грязным, даже несчастная половая тряпка – словно коровой пожеванная.

Амори раскрывал одну за другой книги, дешевые малоформатные, с грязными переплетами, сваленные в кучи на трех расшатанных настенных полках. Страницы их пестрели сделанными на полях заметками – он вчитывался в них, но мало что понял. Однако выделил несколько книг, с которыми Антон Вуаль работал, по всей вероятности, особенно углубленно: «Искусство и иллюзия» английского историка искусства Гомбриха, «Космос» польского писателя Витольда Гомбровича, «Опопонакс» француженки Моники Уиттиг, «Доктор Фаустус» Томаса Манна, книги Ноама Хомски[89] и американского лингвиста Романа Якобсона, «Бланш, или Забвение» Арагона.