Исчезновение

– Нет, – сказал Антон; он был глух ко всем моим мольбам. – Ты найдешь в Азенкуре покой. Что же касается меня, то я отправлюсь куда-нибудь подальше отсюда. Ибо Проклятье, поразившее Хэйга, уничтожит и меня!

– Но почему?

– Ты сейчас узнаешь. Аугустус не был Хэйгу родным отцом. Он усыновил его по настоянию одного бродяги по имени Трифиодорус. Аугустус никогда не знал, кто был настоящим отцом Дугласа Хэйга. И Дуглас Хэйг также этого не знал. Но я узнал, в самых общих чертах, совершенно случайно три месяца назад, что им является – да-да-да! – упомянутый Трифиодо-рус.

– Но с чего ты это взял? – воскликнула я сердито.

– Потому что три дня назад я узнал из записки, которую неизвестный положил мне в карман смокинга, когда я покидал казино д'Альби, где аплодировал незадолго до этого вместе с другими Лолите Ван Парабум, той, что была некогда звездой «Крэйзи Салуна», узнал, значит, что и мое на свет появление произошло при обстоятельствах более чем необычных. Я всегда считал, что моим отцом был ирландский магнат, который умер от инфаркта, когда мне должно было исполниться пять лет, и оставил меня на попечение своего ближайшего компаньона, который, в свою очередь, будучи ханжой, отдал меня на воспитание монаху-францисканцу. Но нет! Моим настоящим отцом, сообщили мне, был также человек по имени Трифиодорус!

– Что?!

– Да!!

– И тогда?!..

– Да, ты поняла. Хэйг приходился мне братом!

– Это что же? – У Амори Консона даже дух захватило. Хэйг – брат Антона? Всякое доводилось узнавать, но такое!..

– В это и поверить невозможно, – поддержала его Скво.

Однако Артур Уилбург Саворньян, вид у которого был вовсе не удивленный, сказал:

– Тсс! – И добавил: – Помолчим, пусть Ольга закончит свой рассказ, не будем слишком удивляться, ибо учтите: до наступления ночи мы можем услышать еще о многих самых невероятных вещах, недоразумениях еще более парадоксальных, узнаем об ударах судьбы еще более поразительных.

Наверняка, говоря так, Артур Уилбург Саворньян знал, на что он намекает. Однако не будем опережать события…

Ольга продолжила свое страстное повествование, растянувшись, кто на диване, кто на софе, они забывались иногда ненадолго сном, ибо слушали – сначала Скво, потом Ольгу – с самого утра. Более того, трудно было понять, к чему все это приведет, хотя и было очевидным, по меньшей мере, то, что действие непрерывно подскакивало, опрокидывалось, совершало кульбиты, следуя самым строгим традициям написания романов.

– То, – продолжила Ольга, – что Антон и Дуглас Хэйг приходились друг другу братьями, являло собой обстоятельство очень сложное, более чем небывалое, однако еще не означало, что Антон должен был бежать куда глаза глядят. Я спросила, что заставляет его пойти на такое решение. Он ответил, что боится: а вдруг Проклятье, обрушившееся на брата, поразит и его самого?

– Где гарантия, что я не окажусь следующим? – говорил он. – Если есть истина в Законе Возмездия, который выписан белым по черному на краю бильярда в гостиной дома Аугустуса в Азенкуре, если это правда, что твой злопамятный папа, Албен, ненавидел нас всех так сильно, то мне остается лишь одно: бежать подальше, как можно дальше, прервать нить притяжения, вырваться из плена чарующей власти, что связывает меня с тобой.

– Я никогда не хотела смерти Хэйга! Его сразил голос Аугустуса, а не моя рука!

– Нет, – сказал тогда Вуаль, – Проклятье исполнилось, когда Хэйга облачили в панцирь. Никто из нас не хотел его смерти. Он был сражен силой закона, который карает нас, – вот и все. Мы могли бы действительно умереть в единении, но Аугустус обеспечит твою судьбу; что же касается меня, то, поскольку я был наделен способностью более тонкой, я пойду до конца, желая уловить неясное слово злой судьбы, которая ожесточается против наших имен!

Он поцеловал мне руку. И тогда я зарыдала. Меня просто трясло. Он велел мне ехать в Азенкур. Затем, не проронив больше ни слова, ушел.

Он устроился адвокатом в Обюссоне, но наверняка дела у него пошли не слишком хорошо. Я не знала, почему, но через три месяца он уже пребывал, как я выяснила, в Иссудуне, занимаясь там общим правом. Позже он переехал в Орнан;[336] мне случайно стали известны некоторые обстоятельства его тамошнего положения; он по-прежнему разъезжал на мотоцикле, захолустные девицы приходили от него в неистовый восторг, в сумке у него всегда лежала толстая рукопись, поговаривали, что это фундаментальный труд, посвященный одному грамматическому нюансу, близкий к завершению. Об Антоне шла молва мужчины обходительного и вежливого. Однажды он сделал доклад по поводу сослагательного наклонения на симпозиуме в Ломонде. Но у него тогда была связь с женщиной, работавшей в магазине кожаных изделий. Затем он скомпрометировал себя еще и тем, что сделал в трибунале плохой доклад. В результате он был вынужден покинуть Орнан.