Оставив Артура Уилбурга Саворньяна спящим на диване, обыскали дом. Но ни в одной кровати, ни на одном диване, ни на одной софе, ни в одном гамаке Амори Консона, живого или мертвого, не оказалось. Впечатление создалось такое, что он и не ложился вовсе под восхитительный балдахин, находившийся в его распоряжении, более того – даже и не был здесь никогда.
Скво, однако, нашла на пороге комнаты, расположенной рядом с тихой спальней, в которую тремя днями раньше поселили Амори, чтобы он мог там как следует выспаться, – нашла там лист из самого что ни есть белого бристольского картона, к которому были прикреплены десятка два с половиной фотопортретов, вырезанных большей частью из дешевых газет типа «Пари-Жур», «Дэйли Миррор», «Радар».
Выходя из комнаты, Скво увидела, что Алоизиус рылся в стенном шкафу.
– О Алоизиус, – воскликнула она, – иди сюда! Я нашла два с половиной десятка фотографий, которые наверняка смогут нам многое прояснить!
Все еще настороженный, Алоизиус Сванн подошел. Он долго разглядывал загадочное собрание фотографий.
– Скво, – заговорил он наконец, – а с чего ты взяла, что эти фотографии собирал Амори?
– Никто никогда прежде их здесь не видел, – ответила Скво. – Пять дней назад я, принимая этих двух гостей Ольги, застилала в этой комнате постель – и, поверьте мне, никаких фотографий, никакого картона тогда не было!
– На этом листе, – прошептал Алоизиус, – размещены портреты людей, которых я знаю, пожалуй, плохо, но как минимум пятерых-шестерых из них я хотел бы узнать получше.
Он показал пальцем на одну фотографию, которая, казалось, приводила его в ярость. Это был портрет человека с чертами, скорее тяжеловатыми, с густыми каштановыми волосами, слегка вьющимися; бакенбарды были, но усы отсутствовали; тонкий бледный шрам пересекал обе губы; оксфордская белая блуза без воротника под коричневой жилеткой, застегнутой на три пуговицы, связанной из тончайшей бечевки, – последнее придавало ему несколько фольклорный вид. Его можно было принять за цыгана, ярмарочного артиста или крестьянина-калмыка, а можно было и усмотреть в нем современного хиппи, бренькающего на банджо или балалайке где-нибудь в китайском квартале в Калифорнии.
Алоизиус Сванн обратился к Оттавиану, который рылся в чем-то неподалеку. В полиции говорили, что корсиканец, увидев однажды человека хотя бы мельком, уже никогда не забудет его лица.
– Оттавиани, – спросил он, показывая заинтересовавшую его фотографию, – тебе не доводилось видеть этого красавчика?
– Ей-Богу, нет, – сразу же ответил Оттавиани, – однако берусь утверждать, что этой фотографии не меньше четверти века!
– Ты прав, – подтвердил Алоизиус. – Пойдем взглянем на Артура Уилбурга Саворньяна. Больше искать толку нет.
Он снял фотографию с листа, оторвав клеящуюся ленту, которой она, как и все остальные, крепилась к нему, а затем, идя следом за Скво в сопровождении Оттавиани, добрался до комнаты, где по-прежнему спал Артур Уилбург Саворньян, и, войдя туда, прошептал:
– Тсс!.. Он спит, как сурок. Пусть себе отдыхает и дальше, ну а мы попьем шоколаду, поедим бутерброды, отведаем фрукты: нас ждет чертовски долгая и сложная работа.
Скво приготовила шоколад. Оттавиани намазывал маслом круассан. Алоизиус обмакивал в дымящийся шоколад сухарик. Попили, поели, согрелись.
Ночь подходила к концу, уже зарождался день, свет в гостиной был тусклый, наводил печаль. Жутко пахло сырым табаком.
– Здесь можно задохнуться! – воскликнул, чертыхнувшись, Оттавио Оттавиани.
– Подышим немного свежим воздухом, – предложила Скво и открыла окно.
Полицейские привстали – на них сразу же подуло бодрящим утренним холодком. Артур Уилбург Саворньян вздрогнул, затем подскочил – растрепанные волосы, помятая одежда, одутловатое лицо, в глазах прежняя ярость.
– Что? – не верил он своим глазам. – Уже день?
Ему предложили шоколад, однако он отказался: ему нужно было сначала принять ванну.
Его проводили в ванную комнату, из которой он вышел с улыбкой на лице. Он принял душ, надел свежие брюки, тенниску – в них он походил на спортсмена.
Все еще, конечно, обеспокоенный, Алоизиус спросил у него:
– Ты видел Амори Консона?
– Амори Консона больше нет! – ответил Артур Уилбург Саворньян.
22
Глава, в которой семейный обычай вынуждает впечатлительного мальчика закончить свой Gradus ad Parnassum[356]
шестью убийствами– Амори Консона больше нет, – повторил Артур Уилбург Саворньян. – Он лежит в подвале, в резервуаре с мазутом.
– Ты его там видел? – спросил Алоизиус озадаченно.
– Я бы его там увидел, но это короткое замыкание… Однако я долго слышал его крик, эхо в подвале его усиливало, а затем он бухнулся в мазут.
– Но когда? А главное, почему он упал? Ты его толкнул?