Исчезновение

Было тепло. Какие-то люди с горящими угольками папирос стояли кружком на асфальте перед подъездом и разговаривали вполголоса. Доносились слова: "Но здесь она неподражаема..." - "Где?" - "В "Лебедином".- "Ах, в "Лебедином" - я же не спорю, я говорю о..." Уходя по асфальтированной дорожке от этой кучки людей, дымивших папиросами перед сном и рассуждав-ших о балете, Сергей думал: это всерьез или понарошке? Слишком много людей делают вид, что увлечены чепухой. Половина ребят на курсе бредят футболом. Только и слышишь: Ильин, Старостин, беки, хавбеки. Другие помешались на шахматах. Чертят таблицы, дуются даже на лекциях. Как считаешь, кто победит в отложенной: Левенфиш или Юдович? Так и хотелось сказать дураку: "Милый, я тоже играю в шахматы, но не притворяюсь, что мне так уж безумно важно знать, кто победит - Левенфиш или Юдович. Кто победит: генерал Франке или генерал Вальтер? Мейерхольд или Керженцев? Сталин или Гитлер? Это коснется тебя лично, дурака, это проедет по твоей жизни, а в шахматы ты будешь играть в раю". Вот что хотел сказать Сергей, но не сказал вчера, когда один человек подполз к нему после общефакультетского собрания, на котором громили профессора Успенского как "троцкиста и идеологического диверсанта", и спросил: "Как считаешь, кто победит в отложенной: Левенфиш или Юдович?" Он посмотрел в пустые заячьи глаза под очками и, мгновение помолчав, сказал: "Я считаю вообще-то, что у Левенфиша шансов побольше". И воспоминание об этом миге молчания, о том, что он сказал и чего не сказал, гнало его, гнало по асфальту за угол, в другой двор, к угловому подъезду.

Всегда, когда он подходил к этому подъезду, его морочил ерундовый и глупый страшок: перед вахтером. Перед его равнодушно-зорким взглядом и возможным вопросом. К счастью, в этом же подъезде на седьмом этаже - Ада жила на четвертом - жил товарищ школьных лет Борис Воло-дичев, сейчас студент юридического института. С Борисом он почти не встречался, взаимные интересы иссякли, но можно было на вопрос "куда?" ответить - к нему. Еще ни разу не спраши-вали, потому что вахтеры попадались знакомые, помнившие Сергея по временам, когда он дейст-вительно ходил в гости к Борису. Сергей предупредительно здоровался, и вахтеры, кивая в ответ, ленились задавать лишние, но полагавшиеся по инструкции вопросы. Все эти скучавшие за своими канцелярскими столами, неразговорчивые униформисты в черно-синих кителях были, без сомнения, сотрудниками НКВД. Это знали жители дома и относились к ним с привычной опасли-востью, как относятся, например, к железным ящикам с надписью: "Осторожно! Ток высокого напряжения!" Бояться не боялись, но подолгу задерживаться вблизи избегали. Сергей-то, конечно, на это плевал, но тут была замешана женщина.

Он отвалил на себя тяжелую дверь, и нехорошее предчувствие заколотилось в сердце. Очень уж поздно, половина двенадцатого. Так и есть: вахтер новый. Сергей сказал "здравствуйте", в два скачка миновал первую лестницу и шагнул налево, к лифту. Вахтер остановил его снизу властным:

- Гражданин! К кому?

Еще никогда, ни в одном подъезде его не окликали так командирски... Сергей посмотрел внимательней: молодой толстяк, хорошо выбритый, с пухлыми, сочными губами. Лицо показалось Сергею напудренным, а взгляд темных маленьких глаз под темными бровями каким-то театраль-но-пристальным. Такому хорошо бы выйти на сцену и запеть тенором: "Ой, Галына, ой, дивчи-на..." Зачем-то улыбаясь, Сергей сказал:

- К Володичеву.

- А не поздно? - спросил вахтер, поворачиваясь и идя к телефону, висящему на стене. При этом толстяк зевал, нежно похлопывая ладонью по разинутому рту.

Эта необычная фамильярность тона и исполненные достоинства движения обнаруживали человека, знающего себе цену. "Небось лейтенант,- подумал Сергей.- Все будет делать по инструкции. А если Борьки нет дома?" Вахтер набрал номер и долго молчал. Видно, там уже легли спать. Сергей лихорадочно придумывал: что сказать Борьке?

- К вам тут гражданин...- Вахтер вопросительно и малопочтительно чуть поднял к Сергею подбородок.- Как?

- Вирский.

- Вирский.- Вахтер помолчал, потом повесил трубку.