«У Конфуция был друг, судья Цзи. А младший брат судьи был знаменитый разбойник Чжи. Во главе девяти тысяч удальцов бесчинствовал в Поднебесной. Правителей они убивали, стены и двери взламывали, угоняли буйволов и коней, уводили жен и дочерей. Весь народ страдал. Конфуций решил усовестить разбойника, но Цзи отговаривал его, советуя не рисковать. Конфуций не послушался и отбыл на повозке с возничим и слугой. Разбойник Чжи, тем временем, вольготно расположившись в своем стане, резал человеческую печенку и угощал ватагу. Узнав о приезде Конфуция, сильно разгневался:
– Это что, Кун Цю, болтун из княжества Лу? Тот, что выдумал сыновнее почтение, братское повиновение? Губами шлепает, языком молотит, решает сам, где правда, где ложь, заискивает перед владыками, перед богатыми и знатными, не пашет, а ест, не ткет, а одежду носит! Пусть убирается, не то его печенку я добавлю к нашей трапезе.
Однако Конфуций настаивал на встрече. Чжи согласился допустить. Конфуций поклонился разбойнику и стал уговаривать: – Вы великий военачальник, обладающий многими добродетелями. Высокий, красивый, сильный, а прозываетесь Разбойник Чжи. Ничтожному Цю стыдно за вас. Прошу разрешения посетить послом царства У и Юэ на юге, на севере Ци и Лу, на востоке Сунн и Вэй, Цзинь и Чу на западе. Склонить их построить стену в несколько сот ли, основать город в сотни тысяч дворов и объявить вас правителем. Разбойник Чжи зарычал и схватился за меч.
– Если ныне я красив и высок ростом, – так это от отца с матерью. А если бы ты меня не прославил, я и не знал бы, что красив! Царство? Нет царства больше Поднебесной. Зовешь сам себя мудрым мужем. А не тебя ли дважды изгоняли из Лу, не ты ли заметал следы в Вэй, терпел бедствие в Ци, был осажден между Чэнь и Цай? Так стоит ли ценить твое учение? Как ценили, как возвышали Желтого предка, а он залил равнину кровью. Высочайший не пожалел сына, Ограждающий не уважил отца, юный Дракон иссушил своё тело, Испытующий изгнал своего государя, Воинственный убил губителя, Прекрасный попал в плен в Юли. Не стыдно ли так искажать свою природу? А их все почитали! А прочие добродетельные?… Чем они лучше поросенка, смытого потоком?
– Чем же ты убедишь? Загробными делами? Я их не знаю. Людскими? Я их все знаю.
А вот тебя я наставлю с помощью простых чувств. Глаза хотят красоты, слух – музыки, уста – вкусного, а весь человек – своей воли. Время промелькнет, словно скакун за окном, и все, кто не насладился мыслями и желаниями, кто не продлил свою жизнь на долгие годы, просто не понял Дао. Всё, что ты говоришь, я отвергаю. Уходи, твоё учение лживо, стоит ли его обсуждать!
Конфуций дважды поклонился и вышел за ворота. Поднялся на повозку, но трижды ронял вожжи. Еле дышал, ничего не видел. Возвращаясь в Лу, встретил Цзи под Ивой. Тот сказал: – Несколько дней вас не было видно, верно, были в пути? Ездили повидаться с моим братом?
Конфуций вздохнул. – Неужели осмелился пойти против вашей воли, как я предупреждал?
– Увы, – сказал Конфуций, – Цю сделал себе припарку, не будучи больным».
– Смысл этой притчи хорошо понятен людям знакомым с даосизмом, – продолжил Трошкин беседу, – И, кроме того, может служить ответом на твой вопрос о Чингисхане.
– А разве монголы исповедовали даосизм, – поинтересовался Тимур.
– Фактически нет, – ответил учитель, – но многие ученые утверждают, что корни даосизма из шаманизма и между ними осталось много общего. Религия монголов также близка шаманизму. Утверждают, что сын Чингисхана Чагатай был шаманом, его мать Оэлун вышла второй раз замуж за отца главного шамана степняков – Мунлика, да и сам Великий завоеватель был шаманом. Помнишь, как написано у Мирча Элиаде: «Шаманизм…является одной из архаических техник экстаза, а одновременно мистикой, магией и «религией» в широком значении этого слова». Не зря же на старости лет Чингисхан обратился к одному из патриархов даосизма Цю Чан Чуню, умершему, кстати, в одном с ним 1227-ом году.
– То есть, шаманизм – это не религия, а особый вид искусства, – уточнил юноша.
– Получается так, – ответил Семен Павлович.
Иногда по вечерам Тимур засиживался у компьютера, расположенного в учительской. Директриса разрешала ему выходить в Интернет в поисках необходимых для дипломной работы сведений, заодно выполняя её задания. В результате исследований у юноши сложилась довольно пестрая картина, он понимал, что ему не хватает эмоциональных ощущений. Одних сведений хронологического порядка было не достаточно.