Исчезновения

Я начинаю гладить клочковатую шерсть мышки с величайшей осторожностью, пока не могу поклясться, что она почти урчит.

Глава36

Клиффтоны обычно прячут газету, но утром в среду я нахожу ее широко открытой на столе для завтрака.

«РУЗВЕЛЬТ ЛЕТИТ В СЕВЕРНУЮ АМЕРИКУ:

ДЕСЯТИДНЕВНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ С ЧЕРЧИЛЛЕМ

ГОТОВЯТ ПОЛНОЕ РАЗРУШЕНИЕ ОСИ».

Возможно, это значит, что война почти кончилась.

В субботу лежу животом вниз на полу спальни и снова пишу папе, а мамина книга открыта рядом со мной. Наклоняюсь, чтобы записать новую строчку в свой блокнот. Теперь у меня несколько списков, строки об Исчезновениях и вариантах. Часть про жизнь Шекспира: свадьбу, близнецов, соавторов, смерть. Повторяющиеся темы в его работах, которые я позже рассмотрю на предмет ответов: амбиции и верность, травы и цветы, жадность, кровь, нарушение покоя трупов, игра слов, иллюзии против реальности.

Мой список с каждым днем становится все длиннее.

– Айла! – Уилл стучит в мою дверь.

Закрываю книги и выхожу из дома следом за ним.

Он сделал опору. Рама изготовлена из деревянных планок, на нее натянута проволочная сетка. Она густо покрыта чем-то, похожим на тряпки, куски ковров и вату лоскутных одеял. Смотрю, как он закрепляет кусок холста на передней части, проверяет упругость дерева, крепость болтов.

– Нравится? – спрашивает он.

Склоняюсь к установке и разглаживаю поверхность холста ладонью.

– Это именно то, чего я хотела, – говорю, стараясь не сиять. – Что я тебе должна?

Он открывает банку серой краски и говорит:

– Этого взгляда более чем достаточно. – Когда краснею, он смеется и дает мне кисточку.

– Папа однажды сделал для меня мишень, – говорю, – научил играть в дартс, когда я была еще маленькой. – Откидываю волосы с глаз и отворачиваюсь, как только чувствую неожиданные слезы, наворачивающиеся на глаза.

Прочищаю горло и опускаю кисточку в серую бездну банки.

– Письма уже давно не приходят.

Уилл проводит кисточкой по краю мишени, чтобы нарисовать последнюю линию.

– Может, письмо просто потерялось.

Я киваю, сосредоточиваясь на заполнении середины быстрыми, резкими взмахами кисточкой.

Уилл идет красить последний концентрический круг, я присоединяюсь, и мы красим, пока не встречаемся посередине. В какой-то момент наши руки почти соприкасаются, но в последнюю секунду мы расходимся, не задев друг друга.

– Ты бы… – он делает паузу, – разве не пришла бы телеграмма, если бы что-то случилось?

Я тоже об этом думала, сотни раз. Но если бы они знали, как нам сюда написать!

– Я уверен, что с ним все в порядке, – быстро говорит Уилл с не вполне убедительной улыбкой. Он показывает на цель, словно стараясь отвлечь мое внимание от грустных мыслей. – Хорошо поработала над центром. – Он поворачивает установку так, чтобы мокрая краска оказалась полностью на солнце. – Я также сделал треножник, чтобы поставить ее. Можешь попробовать, как только она высохнет.

Уилл направляется наверх сменить одежду, но я медлю, оставаясь на кухне, где Майлз доедает яичницу и болтает ногами под столом. Мы с Майлзом едва обменялись двумя словами после ссоры. Может, письмо пришло, а он специально его спрятал?

– От папы в последнее время не было писем, – спрашиваю, – о которых… ты забыл мне сказать?

– Нет. – Майлз перестает болтать ногами. – Уже давно. Ведь так?

– Давай сыграем в настольную игру, – говорю быстро. – Ты выбираешь.

– Хорошо, – соглашается он, и, хотя никто из нас не извинился, я знаю, что это означает конец ссоры. Майлз выбирает «Манкалу». Мы плюхаемся на пол в солнечной комнате и отсчитываем стеклянные зернышки в каждой лунке. Вскоре приходит Джордж и присоединяется к доктору Клиффтону в библиотеке. Вижу, что Майлз рассеян, потому что я выигрываю первую игру, но потом он приходит в себя и побеждает в двух следующих.

– Еще раз? – спрашиваю.

– Я вполне уверен, что уже выиграл, – говорит он.

– Еще одну, – настаиваю и начинаю выставлять камешки в ряд.

– Айла, – говорит Майлз, – если от папы не будет писем, что…

Потом он останавливается и дергается, как будто его ударили током.

Сначала я думаю, что мне показалось.

Звук отдаленный, словно просачивается сквозь воду. Мы с Майлзом смотрим друг на друга, потом вскакиваем на ноги, и один из нас опрокидывает доску для игры, разбрасывая камешки по плиткам пола как гальку.

Я первой добегаю до двери и распахиваю ее.

Музыка.

Она бьет по нам как волна меда.

Я узнаю ее тотчас: Серенада для струнного оркестра до мажор Чайковского, опус 48. Одно из любимых произведений родителей. Уши впитывают ноты, и внезапно мне словно снова семь лет, я сижу у ног отца. Он постоянно проигрывал запись тем летом, когда умерла моя бабушка Элеанор Каммингс. Я встретилась с ней только раз, насколько помню. Она была доброй, пахла крекерами и привезла мне куклу.