Исчезновения

Мы заходим во двор с большим открытым Рынком. Ветви деревьев над нами образуют подобие крыши. Деревянные будочки стоят вдоль тропинки, ведущей к тому, что когда-то, вероятно, было красивым домом.

– Он большой, – шепчу я Уиллу.

– Есть только один Рынок на все три города-побратима, и он открыт всего несколько дней в неделю. Теперь держись ближе ко мне, – говорит он.

Я спешу за ним по тропинке, сопротивляясь желанию взять его за руку.

Рынок находится в постоянном полумраке под ветвями деревьев, но будочки и дорожки подсвечиваются столбиками в земле, сияющими чем-то ярким, но не совсем огнем.

– Варианты Мерцания, – объясняет Уилл, когда видит, что я смотрю на них.

На прилавках будочек мерцают мешочки и стеклянные бутылочки. Названия вариантов написаны на мозаичных табличках. Мы проходим мимо стола, на котором лежат куски мыла с вариантами, и я улавливаю едва различимый запах сирени. Женщина склоняется, чтобы понюхать мыло, хрустящий белый кусочек, перевязанный лавандовой лентой, и я хочу протянуть руку и дотронуться до него, поднести к носу и глубоко вдохнуть. Вместо этого продолжаю идти, чтобы не отстать от Уилла.

Горстка вариантов разбросана на следующем столе в качестве образца. Когда ветерок раздвигает ветви, варианты ловят лучи солнца. Они мерцают, как бриллианты, на грубой поверхности дерева.

Мы забираемся по ступеням в развалины дома. Часть задней стены обрушилась, и второй этаж выглядит особенно непрочным. Но полы подмели, и ряды будочек и продавцов привносят определенное ощущение порядка. У меня очень странное чувство, как будто я сразу и внутри, и снаружи, с виноградной лозой и сорняками, которые кружевами вьются вдоль стен, и вариантами Мерцания, освещающими комнату из ржавых канделябров. Уилл ведет меня по узкому коридору в большую комнату с обветшавшими обоями, покрытыми лишайником. Чувствую уколы внимания, легкие взгляды и более открытый интерес, не совсем дружелюбный. Я – посторонний человек, которому здесь не место, призрак своей матери, вернувшийся в Стерлинг после стольких лет.

Я держусь к Уиллу настолько близко, насколько осмеливаюсь, замечая, что он словно успокаивает людей. Некоторые нас полностью игнорируют, но многие улыбаются ему, наклоняют головы, заметив его красивое знакомое лицо.

– Вернемся, когда будешь Совершеннолетней, – говорит Уилл тихим голосом, словно дело только в этом. – Технически до того момента тебя здесь не должно быть.

Свет проникает сквозь иголки деревьев и окна без стекол. В комнате три отполированных деревянных стола, один из них с огромной трещиной по центру. На табличке на первом столе написано «Ночное зрение», на втором – «Внутренний взор», на последнем – «Покрывало».

Варианты Ночного зрения темные и кажутся холодными на ощупь, словно черный песок. Они выставлены в плотных бархатных мешочках, покрытых угольно-черными камнями, в то время как варианты Внутреннего взора – смесь серебра и розовато-серого переливчатого цвета, как внутренняя строна раковины. Густая перламутровая жидкость налита в стеклянные пузырьки в форме миниатюрных шаров.

Уилл выбирает коричневый замшевый мешочек с вариантами Покрывала, предъявляя торговцу карточку Совершеннолетнего, и передает три золотые монетки, которые непохожи на валюту, виденную мной до этого. Я думаю о том, что он сказал: что люди чувствуют себя в ловушке, о стенах, смыкающихся вокруг них все плотнее, каждые семь лет.