Исчезнувшая

Минувшей ночью я нервничал и потому не мог уснуть. Пришлось залезть в Интернет и посмотреть заявление Хью Гранта в шоу Джея Лено в 1995 году, где он винился перед всей американской нацией за постыдный инцидент с проституткой. Он запинался, заикался, корчился, будто кожа стала на два размера меньше и немилосердно жмет. Но никаких оправданий типа: «Я думаю, вы знаете, что есть плохие поступки и есть хорошие поступки, и вот я совершил плохой поступок… — так уж получилось». Черт возьми, парень сработал отлично — он выглядел робким, неуверенным, до того расстроенным, что всем так и хотелось проявить участие и поддержать. «Эй, приятель, ну чего такого ты натворил? Не изводи себя…» Именно такого эффекта я и добивался. Я так долго пересматривал ролик, что опасался подцепить британский акцент.

Я был абсолютно фальшив: муж Эми, который раньше не умел каяться, наконец-то научился, использовав слова и эмоции, позаимствованные у актера.

И ведь получилось!

— Знаете, Шэрон, я совершил дурной поступок, можно сказать непростительный. Мне нет оправданий, я пал в собственных глазах — никогда не думал, что смогу изменить жене. Мне нет прощения… Нет прощения, но я хочу, чтобы Эми вернулась, и тогда я остаток жизни проведу, искупая вину, ухаживая за ней так, как она этого заслуживает.

«Уж она бы получила от меня по заслугам!»

— Но вот что я хочу сказать, Шэрон. Я не убивал Эми. Я бы в жизни не причинил ей боли. Мне кажется, вот что происходит на самом деле… Всю шумиху, связанную с моим именем, я мысленно называю (смешок) эффектом Эллен Эббот. Плоды не самой достойной и ответственной журналистики. Муж. Я думаю, общественность просто приучили к этой мысли, даже полиция принимает такое положение дел как данность. С самого начала все были уверены, что я убил свою жену. Почему? Да просто нам вдалбливали это раз за разом. Это плохо, с точки зрения морали неправильно. Я не убивал Эми. Я хочу вернуть ее.

Я знал наверняка: Шэрон захочет выставить Эллен Эббот беспринципной охотницей за высокими рейтингами и дешевыми сенсациями. Для ее величества Шэрон, двадцать лет проработавшей в массмедиа, прославившейся интервью с Арафатом, Саркози и Обамой, оскорбителен сам факт существования Эллен Эббот. Я-то журналист (вернее, был им), у меня есть свой опыт. Когда я произнес слова «эффект Эллен Эббот», губы Шэрон дрогнули, тонкая бровь чуть приподнялась, все лицо просветлело. Я попал в десятку.

В конце интервью Шэрон заключила мою руку в свои ладони, прохладные и немного шершавые — я слышал, она заядлая гольфистка, — и пожелала мне удачи:

— Я буду пристально следить за вами, друг мой.

После поцеловала в щеку Го и покинула нас, показав спину, стянутую множеством булавок, призванных избавить лицевую часть платья от самых мельчайших морщин.

— У тебя, мать твою, отлично вышло! — заявила сестра, когда мы шли к выходу. — Ты выглядел совершенно другим. Решительным, но не самоуверенным. Даже челюсть была не такая… дебильная.

— Избавился от ямки на подбородке.

— Ну да, почти. Ладно, пойдем домой! — Она крепко хлопнула меня по плечу.

Я узнал, что интервью, записанное Шэрон, завтра будет показано сразу двумя источниками — кабельной сетью и эфирной. А потом и другие подхватят новость — раскаяние и прощение разбегутся по принципу домино. Наконец-то мне удалось получить контроль над ситуацией. Я не собирался и впредь довольствоваться ролью виноватого мужа, или эмоционально подавленного мужа, или бессердечного мужа-изменщика. Я стал человеком, в шкуре которого бывали многие мужчины, да и женщины тоже: «Я изменял жене, вел себя как последний говнюк, но я готов приложить усилия, чтобы все исправить. Ведь я настоящий мужчина».

— А ведь у нас все хорошо, — подытожил Таннер Болт, когда мы вернулись ко мне домой. — Теперь, благодаря Шэрон, эпизод с Энди не выглядит так ужасно, как могло бы быть. Нужно только держаться на шаг впереди.

Зазвонил телефон. Номер Го. Она говорила тонким, ломающимся голосом:

— Здесь полиция с ордером на обыск дровяного сарая. В дом папы они тоже отправились. Я боюсь.

Когда мы приехали, Го, сидя на кухне, курила сигарету за сигаретой. Судя по уродливой пепельнице из семидесятых годов, она приканчивала вторую пачку.

Нескладный, узкоплечий ребенок в полицейской форме и стрижкой «ежик» сидел рядом с ней на барном табурете.

— Это Тайлер, — проговорила сестра. — Он родом из Теннесси. Его лошадку зовут Кастро…

— Кастер, — поправил полицейский.

— Да, Кастер. И у него аллергия на арахис. Не у лошади, а у Тайлера. О! Еще у него была порвана губа — обычная травма для подающего в бейсболе. Но он не помнит, как ее получил.

Тайлер попытался строго на меня взглянуть, но потупился и принялся рассматривать сияющие ботинки.

Сквозь стеклянную раздвижную дверь черного хода в дом проникла Бони:

— Отличный день, парни! Очень жаль, Ник, что вы не удосужились сообщить нам о своей подружке. Могли сэкономить кучу времени.