Исчезнувшая

Из огромной дамской сумочки она, улыбаясь, вытащила мобильный телефон.

— Ну-ка, поближе ко мне, — велела она, обняв меня рукой. — А теперь улыбочку, широкую, как фрито с цыпленком.

Хотелось врезать ей, не поглядев, что передо мной женщина, — нельзя же так нахально липнуть к мужику, недавно потерявшему жену. Но по давней привычке я подавил гнев в зародыше. Мне всегда и во всем хотелось быть хорошим с людьми. И я улыбнулся машинально, как робот. Шона, прижавшись щекой к моей щеке, нажала кнопку. В телефоне щелкнула имитация фотокамеры.

Когда блондинка развернула телефон, на экране я увидел наши загорелые лица, радостные, как на бейсбольном матче.

Глядя на свою вкрадчивую улыбку и прищуренные глаза, я понял, что терпеть не могу этого парня.

Эми Эллиот-Данн

15 сентября 2010.

Страницы дневника.

Пишу где-то в Пенсильвании. Юго-западная окраина. Мотель у шоссе. Окна нашей комнаты выходят на автостоянку, и я сквозь жесткие бежевые занавески вижу снующих в свете люминесцентных ламп людей. Похоже, здесь жители вечно слоняются туда-сюда.

У меня снова эмоциональный срыв. Слишком много всего произошло, слишком быстро. Теперь я в Юго-Западной Пенсильвании, а мой муж с наслаждением храпит среди пакетов с чипсами и конфетами, которые он купил внизу, в торговом автомате. Это наш ужин. Он сердится, что я не воспринимаю происходящее как игру. Я думала, что натянула на лицо удачную маску, — класс, у нас новое приключение, ура! Теперь догадываюсь, что маска недостаточно убедительная.

Сейчас, оглядываясь на прошлое, я вижу, что нечто подобное должно было случиться. Как будто мы с Ником сидели под огромной звуконепроницаемой и ветронепроницаемой банкой, а потом она опрокинулась — и пришлось что-то делать.

Две недели назад мы, как обычно, скучали в нашем царстве безработных — без каких-либо событий, погруженные в скуку, готовились в молчании поесть, прочитав при этом газету от начала до конца. Мы теперь читаем даже полосу для автомобилистов.

Около десяти утра Нику позвонили на мобильный. По его голосу я догадалась, что это Го. Он всегда разговаривает с сестрой веселым мальчишеским голосом. Не таким, к которому я привыкла.

Ник ушел в спальню, закрыв за собой дверь, оставив меня с двумя свежеприготовленными подрагивающими яйцами-бенедикт в руках. Поставив тарелки на стол, я уселась, глядя на пустое место напротив, и погрузилась в размышления: приступать ли к завтраку в одиночестве? На месте Ника я вернулась бы сказать мне, что делать, или хотя бы показала на пальцах, через сколько минут присоединюсь. Я заботилась бы о своем муже, оставшемся на кухне в компании яичницы. Размышляя об этом, я чувствую, как портится настроение. Из-за дверей доносится голос Ника, с успокаивающими нотками, мягкий и добрый. Лезет мысль: может, у Го какие-то неприятности с парнем? Удивительно… Го много раз расставалась с ухажерами, но никогда не требовала поддержки и участия от Ника.

Когда Ник возвращается, у меня на лице уже специальная мина сочувствия к Го. Яйца безнадежно остыли. Но, увидев мужа, я понимаю: мы столкнулись с проблемой более серьезной, чем если бы она касалась его сестры.

— Моя мама… — начинает он, усаживаясь за стол. — Вот же гадство… У мамы обнаружили рак. Четвертая стадия. Метастазы пошли в печень и кости. Хуже не бывает.

Ник закрывает лицо ладонями, а я встаю и, обойдя стол, обнимаю мужа. Когда он убирает руки, глаза у него сухие. Он спокоен. Я ни разу не видела, чтобы мой муж плакал.

— Это слишком тяжелый удар для Го. Особенно после папиного альцгеймера.

— Альцгеймер? Альцгеймер?! Как? Когда?

— Ну, уже какое-то время. Вначале врачи думали, что это раннее слабоумие. Но оказалось все гораздо хуже.

Тут же я решила: это неправильно, даже обидно, что муж не поставил меня в известность. Иногда кажется, что у него есть особая жизнь, которую он окружил непроницаемым коконом.

— Почему ты мне не сказал?

— Я не очень люблю говорить о своем отце.

— Но ведь…

— Эми, прошу тебя… — Он смотрит так, будто я нетактична, и до того уверенно смотрит, что я и сама начинаю сомневаться в своей тактичности. — И вот теперь Го говорит, что мама очень больна и понадобится химиотерапия. Ей нужна помощь.

— Может, нанять человека, чтобы ухаживал за ней? Сиделку?

— Ее страховки на это не хватит.

Он смотрит на меня, сцепив пальцы. Я знаю, о чем он думает: мы могли бы оплатить уход за его мамой, если бы я не отдала деньги родителям.

— Ну ладно, малыш, — говорю я. — Что ты предлагаешь?

Мы стоим друг против друга и глядим в упор, как будто мы враги, а я только сейчас об этом узнала. Я протягиваю руку, чтобы погладить Ника, но замираю под его тяжелым взглядом.

— Нам нужно туда. — Он впивается в меня взглядом, широко открыв глаза и стряхивая пальцы, будто влез во что-то липкое. — Мы все распродадим и уедем. Ни работы, ни денег — нас ничто здесь не держит. Даже ты должна это понимать.

— Даже я? — Как будто я уже начала возражать.

С трудом успеваю подавить гнев.

— Мы должны вернуться. Так будет правильно. Когда-то нужно помочь и моим родителям.