Исчезнувший

– Леночка, разве это важно, делал ты ему искусственное дыхание или нет? – При виде появляющегося из пакета богатства он вообще как мог быстро заныкал в глубины подсознания проявление своего «я» в образе вожака стаи и извлек оттуда философа. Линзы очков восторженно заблестели. По всему стало видать – пить явно не откажется. – Ты еще молодая. Ты ему еще сделаешь. И не только искусственное дыхание. Важно другое – человек пришел поблагодарить тебя за спасение жизни. Да будет тебе известно, что благодарность – величайшая добродетель человека. И всего человечества. – И он протянул мне руку: – Боря.

– Миша, – я ответил на рукопожатие и вернулся к прежнему занятию под комментарии бородатого Бори:

– Многие считают, что вылечить человека – раз плюнуть, особенно если ты этому шесть лет учился. Что это твоя святая обязанность, раз ты давал клятву Гиппократа. Да, мы лечим. Но я вас спрашиваю, люди – что приятнее? Лечить манекен в человеческом облике, который потом даже не вспомнит о тебе, или оказывать помощь существу благодарному, человеку понимающему, который при случае и в положение войдет, и добром отплатит? Верно я говорю, девочки?

– Вы всегда верно говорите, Борис Васильевич, – подтвердила одна из телезрительниц. – Вы же начальство.

– Подхалимка, – сказал очкарик. – Но, слава богу, откровенная подхалимка. Откровенность – это тоже добродетель, да. Знакомься, Миша – женская половина местного медицинского контингента. Клава и Маша. С Леной ты уже знаком. А я – мужская половина. Половины, конечно, неравные. Но я доктор, то есть командир. О, апельсины! Это, понятно, под шампанское. А, пельмени! Слушай, человек, а ты, случайно, не медик?

– И чтобы да, так нет, – сокрушенно сказал я. – Я случайно таксист.

– Таксист? – отчего-то удивился он. – Странно. А рассуждаешь, как медик, если берешь пельмени на закуску.

– Во мне на днях Пирогов помер, – признался я. – Сегодня поминки.

– Жаль, что помер, – Боря опечаленно вздохнул и вдруг встрепенулся и хлопнул в ладоши: – Девочки, а ну, кончай балаган! Ящик жил, ящик жив, ящик будет жить. А нет – так новый купим. А пьянки – редкость, о них заботиться надо. Клава, давай кастрюлю на плиту, пельмени варить будем. Я вас, милые мои, научу свободу любить. Или думаете, что раз Камаев дежурит, то уж и распускаться можно?

– Что вы, Борис Васильевич! – та же девица, что не сомневалась в непогрешимости его суждений, поднялась и пошла к плите. Видимо, это и была Клава. – Мы знаем, что когда вы дежурите, нам ни минуты покоя не будет!

– Вот то-то! – довольно отметил очкарик. По всей видимости, доктор Камаев жил со своими подчиненными душа в душу. – Да ты, Миша, присаживайся, в ногах правды нет.

Я, уже присмотревший свободное место на диване поближе к Лене, уселся, но все же счел нужным заметить:

– Полагаешь, что правда в заднице?

– Гы, – сказал доктор. – Нет. Ее вообще нет. Но сидеть удобнее, чем стоять, согласись?

– Согласюсь, – кивнул я. – А лежать удобнее, чем сидеть.

– Не всегда, – возразил он. – На кладбище лежать не очень удобно. Лучше сидеть.

– В тюрьме сидеть тоже не мед, – выдал я. – Лучше уж стоять. А что касается кладбища, то там просто сырость и черви мешают. А так место ничуть не хуже любого другого. А то и лучше – всегда наверняка знаешь, как к тебе родственники относятся.

– Ой, смените тему, – не выдержала Лена. – Я страсть как не люблю слушать о смерти на ночь.

– Тогда давайте за жизнь, – сказал Боря и сгреб со стола бутылку водки.

– А пациенты не будут против? – осторожно спросил я. Будто и не сам пойло принес.

– У нас правильные пациенты, – Боря уже ловко разливал. – Смирные и тихие. По ночам спят и персонал понапрасну не дергают. Потому что у нас травматология, а не реанимация или, господи прости, токсикология.

Через два часа мы, все шестеро, были уже одной большой и дружной семьей. Запасы спиртного, принесенные мной, кончились, и теперь мы пили спирт, сэкономленный ударной медбригадой за день. Бородатый Боря поглощал его вполне профессионально, водой не разбавляя, остальные, включая меня, пили в пропорции пятьдесят на пятьдесят.

Вопреки уверениям Бори, медсестры таки пару раз покидали сестринскую – «укольчик больному сделать». Но, в общем, было очень весело. С экрана телевизора очередной комик травил очередную хохму. На него никто не обращал внимания. Все были заняты – играли в карты. В дурака.

Сдавал Боря. Время от времени он прерывался, чтобы ущипнуть за ляжку сидевшую от него по правую руку Клаву. После чего глупо хихикал. Клава давала ему подзатыльники, но тоже радостно улыбалась. В общем, все были довольны.

Я сидел, развалясь в кресле. В дурака я не играл. За нас двоих играла Лена. Она сидела у меня на коленях, обнимала за шею и демонстрировала карты, выделенные доктором. Считалось, что я должен ей подсказывать. Но это только считалось. Большую часть времени я уделял знакомству с ножками медсестры. По секрету – занятие куда более увлекательное, чем карты. Тем более что Леночка не возражала и, в отличие от Клавы, по голове меня не била.