Исчезнувший мир

В свою спальню родители купили нарядные кружевные покрывала на две рядом стоящие кровати, аромат новых вещей наполнил дом, ощущением благополучия и достатка. Комнаты отапливались небольшими чугунными печками, которые у нас называли буржуйками. Трубы от печек-буржуек уходили в дымоход, скрытый в стене. Печки топили черными блестящими брикетами из торфа, поэтому в комнате стоял пряный, сладковатый запах. Этот характерный запах торфа стал для меня визитной карточкой Германии, он витал над улочками поселка, где талисманом были трубочисты в черных цилиндрах с огромными щетками, перекинутыми через плечо черных костюмов. Трубочисты мне казались принцами, а увидеть их сидящими на трубе, считалось большой удачей, потому что загаданное в тот момент желание обязательно исполнялось.

Окна комнат нашей квартиры выходили в сад и однажды жильцы нашего дома обнаружили, что поспели сливы и яблоки, которые начали осыпаться с деревьев на землю. Удивляло, что немцы не проявляли никакого интереса к этим фруктам. Наши прагматичные соотечественники, видя брошенный, не огороженный сад, решили собрать этот практически бесхозный урожай, но в тот момент, когда урожай был собран, появился хозяин сада, выставив огромный счет, и потребовал заплатить за собранные фрукты. Для русских, работавших в те годы в Германии, существовало правило, по которому за любое правонарушение семья должна была покинуть страну в двадцать четыре часа. Спорить с хозяином взрослые не стали, урожай был оплачен сполна, на радость немецких соседей. Эта история стала для нас детей большой наукой, показав как опасно трогать чужое.

К осени были построены трехэтажные многоквартирные дома с центральным отоплением и семьи советских специалистов переехали в эти дома. Пустошь возле дома наши родители превратили в спортивные площадки, для волейбола, футбола и городков. Отец мастерски играл в городки, одним ударом он сносил выложенные фигуры. Немцы осторожно приходили посмотреть, и через какое-то время русская и немецкая речь стала нормой на этих площадках.

Рядом с нашим домом был дом культуры, с классами для занятий музыкой, биллиардная комната, банкетный и актовый зал. Я записалась в класс игры на фортепьяно, и каждый вечер стала пропадать там, отец после работы играл в соседней биллиардной комнате, ловко забивая шары в лузы бильярдного стола. Закончив занятия в музыкальном классе, я с восхищением наблюдала за ним. Это были самые счастливые годы в моей жизни. Сбылась моя мечта, пальцы бегали уже не по подоконнику, а по черным и белым клавишам, бесконечно повторяя гаммы. Моим первым учителем музыки был очень пожилой сухощавый немец, который терпеливо требовал от меня безукоризненного исполнения, и чтобы заставить меня не смотреть на клавиши, он держал доску, закрывавшую руки. Учителю трудно было ее держать, но он добивался того, чтобы музыка зазвучала в моем воображении, извлекая звуки и той области тела, которую мы называем душой. Зрительная память мешала чувствовать и слышать. К сожалению, я так и не научилась извлекать звуки из инструмента, чувствовать его, а не запоминать глазами последовательность клавиш. Любая учеба требует усилий, обязательных для получения результата. Однако, родители, чьи дети в первом поколении учились музыке, старались оградить своего ребенка, сделать его жизнь радостной в губительном безделье. Кто-то из родителей пожаловался на учителя в администрацию, не понимавшие основ музыкального образования, они не могли знать о приемах обучения игры на фортепьяно. С нами стала заниматься русская учительница, жена одного из специалистов, лицемерно хвалившая нас. Так родители лишили нас возможности стать профессионалами. Льстиво подхваченная фраза Пушкина «мы все учились по не многу, чему ни будь и как ни будь», из насмешки гения стала оправдательным девизом.

Мы все с большим удовольствием погружались в размеренный мир немецкой провинции. Порядок и педантичность немцем проявлялись во всем: велосипедисты при повороте нажимали на рычаг, и маленькая механическая рука показывала направление движения, если у велосипедиста не было такого устройства, то наплавление движения он показывал рукой.

Дома с палисадниками ограждали низенькие заборчики, высотой чуть выше колена хозяйки, старательно закрывавшей калитку, выходя из дома. Эта любовь к традиции умиляла и восхищала одновременно.

Двери магазинчиков встречали нас мелодичным звоном колокольчика, предупреждая хозяина о том, что пришел посетитель. Невозможно было уйти без покупки, аромат свежеиспеченного хлеба погружал в мир запахов, копченые колбасы, подвешенные на крюках за веревочки, важно раскачивались, приглашая забрать их домой. Самым притягательным местом был прилавок, где продавали мороженое. На прилавке в больших стеклянных банках были насыпаны круглые разноцветные шарики, которые называли жвачкой. Продавец мороженого брала две плоские вафли, клала на одну из них шарик мороженого и аккуратно накрывала другой, на сдачу в руке оказывались разноцветные шарики-жвачки. Счастливая я бежала домой, облизывая мороженое.