Исчезнувший мир

В доме были просторные комнаты с деревянными полами. Подоконники уставлены старинными бутылями из цветного стекла, отбрасывающими радужные блики на стены. На кофейном столике – несколько предметов в память о покойном: фотоальбом, американский флаг в треугольной коробке, карманные часы на бархатном шнурке. Над каминной полкой висела старая винтовка, годов 1800-х, а то и раньше, на дуле болтался мешочек с порохом. Я сразу задумалась, сколько бы выручил за нее Нестор. Дом наполняли ароматы тушащегося рагу и свежего хлеба.

– Мисс Эшли? – позвала Николь.

– Коль, – откликнулся женский голос. – Сейчас выйду!

Женщина оказалась крепкого сложения, с седыми волосами в косичках, широкими скулами и пышной, мягкой, как зефир, шеей.

– Вот и ты, – сказала она и с силой сжала Николь, хотя и опиралась на трость. – Ты прямо из рук выскальзываешь, Коль. Кожа да кости. – Когда Николь представила меня, мисс Эшли пожала мне руку и сказала: – Кортни, как удачно мы встретились. Гляди-ка, у меня тоже кой-чего не хватает.

Она задрала подол и показала протез.

– Диабет? – спросила я.

– Точно, – сказала мисс Эшли. – У меня была невропатия. Тип два, совершенно внезапно. Я и зрение почти потеряла, но врач назначил мне эти капсулы с наноботами, и я вылечилась. Вы не возражаете против лежанки в кабинете?

– Не возражаю. Спасибо, что приняли.

– Уфф! Все-таки подруга Коль. Шона и Кобб уже разместились в свободной спальне. А другие – в гостинице, ближе к Спенсеру.

Кобб. В одном доме с ним, с «морским котиком».

Я отнесла чемодан в закуток, прилегающий к главному дому. Коричневый ковер, тарелки в память о двухсотлетии американской революции в серванте, оружейный шкаф из вишневого дерева на восемь винтовок, но пустой. Из окна открывался вид на широкую лужайку и далекий фруктовый сад. Во дворе, рядом со старинным плугом, оставленным в декоративных целях, на стуле сидела женщина с джутовым мешком и ведром у ног, она лущила кукурузу. Ее волосы спадали медной волной. Наверное, это Шона, решила я. Я наблюдала, как она разделывается с кукурузой, отдирая листья и волокна. Она была в камуфляжных штанах и плотно натянутой на груди термотолстовке с длинными рукавами. Несмотря на спортивное сложение, с кукурузой она явно чувствовала себя не в своей тарелке. Наверное, именно такие девушки покупают розовые дробовики.

В дверь постучала Николь.

– Тебе подходит? – спросила она. – Удобно?

– Ага, – ответила я, осматривая комнату и раскладной диванчик. – Прекрасно подойдет.

– Мне придется тебя оставить на некоторое время. Мы с мисс Эшли хотим встретиться кое с кем из родни. Вернемся к ужину. Нас отвезет Кобб.

– Ладно, – сказала я. – С тобой все будет в порядке?

Она наверняка подумала, что зря меня привезла.

– Все будет хорошо, – сказала Николь. – Слушай, насчет того, что я тогда болтала. Не знаю, что я там наговорила. Я точно не помню, но уверена, что я была…

– Я понимаю, Коль. Я тоже пила и слабо помню.

– Эти люди – моя семья, – сказала она. – Со мной все будет в порядке. Они хорошие люди.

Мы выпили кофе за кухонным столом, пока Николь ждала мисс Эшли. По лестнице прогрохотали тяжелые шаги. На кухню вошел гигант, выше меня на целую голову и широкоплечий, пиджак был плотно натянут в рукавах и на спине. Он был мускулистым, но с возрастом слегка обрюзг, как все качки. Он был похож на откормленного скандинава, явно за пятьдесят, если не больше, белобрысые волосы пострижены по-армейски коротко и переходили в тонкий пух на розоватых складках затылка. Глаза были близко поставлены, один слегка выше другого – глаза дурачка, как многие бы подумали, но я увидела в них нечто звериное.

– Кто это? – спросил он, заметив меня.

– Кортни Джимм, – ответила я, и мы пожали друг другу руки. Моя ладонь в его выглядела, как завернутый в кусок мяса лепесток.

– Моя подруга, – пояснила Николь.

– Джимм, – повторил он. – Ясно. А я Кобб.

– Кобб.

Ему, похоже, понравилось слушать, как повторяют его имя. Он улыбнулся, скосив глаза. Я представила, как он убивает Мерсалта, представила, как он убивает девушку, представила, как убивает ее голыми руками, выжимает из нее жизнь, ломает ей шею.

– Мы скоро вернемся, – сказала Николь.

Я смотрела, как они уезжают, пикап Кобба поднимал облака пыли на длинной проселочной дороге. Я бродила по дому одна, по скрипучим половицам. На верхнем пролете лестницы висел абажур из розового стекла. Я нашла спальню, где поселили Николь, и задумалась, не в этой ли комнате вырос Джаред Байтак. Если и так, то все его следы исчезли. Белые стены и еще более белый прямоугольник на месте картины.