Исчезнувший

Констебль беспомощно посмотрел на Сакс. Его взгляд взывал о помощи. Видимо, он полагал, что она проявит женскую снисходительность. Но Сакс хранила молчание — так же как и Белл. Споры с подозреваемыми не входили в их обязанности. Детектив находился здесь, чтобы охранять Грейди и узнать как можно больше об уже состоявшемся покушении на жизнь прокурора и других возможных нападениях. Сакс пришла сюда для того, чтобы получить информацию о Констебле и его соратниках, которая укрепила бы обвинения против Вейра.

Кроме того, Констебль вызывал у нее любопытство — о нем говорили, что он дьявол, однако этот заключенный производил впечатление разумного человека, искренне удрученного последними событиями. Райм обычно ограничивался одними уликами; ему не хватало терпения для того, чтобы исследовать моральное состояние и внутренний мир преступников. Сакс, напротив, чрезвычайно интересовали вопросы добра и зла. Кто сейчас перед ней — невиновный человек или новый Гитлер?

Констебль покачал головой:

— Послушайте, какой мне смысл убивать вас? Государство назначит нового прокурора, суд продолжится, только на мне повиснет еще и обвинение в убийстве. Зачем мне это? По какой причине я захотел бы убить вас?

— Потому что вы слепой фанатик, убийца и…

— Мне уже многое пришлось испытать, сэр! — горячо возразил Констебль. — Меня арестовали, унизив перед моей семьей, меня унижали здесь и в прессе. Знаете, в чем состоит мое единственное преступление? — Он устремил взгляд на Грейди. — В том, что я задаю неприятные вопросы.

— Эндрю! — Рот взял его за руку, но заключенный отдернул ее. Он кипел от негодования, и теперь его нельзя было остановить. — Здесь, в этой комнате, сейчас, я вновь совершу то единственное преступление, в котором повинен. Нарушение первое: я спрашиваю, согласны ли вы с тем, что правительство, наделенное слишком большими полномочиями, теряет контакт с народом? Именно тогда копы получают право засовывать ручку от швабры в задний проход заключенного — между прочим, ни в чем не повинного.

— Их схватили, — вяло заметил Грейди.

— То, что их отправили в тюрьму, не вернет достоинство этому бедняге. А скольких еще не поймали?.. Посмотрите, что творится в Вашингтоне. Террористам позволяют свободно въезжать в нашу страну с намерением убить нас, а мы не смеем их оскорбить, — выдворив отсюда или заставив оставлять отпечатки пальцев и носить с собой удостоверения личности… А вот еще один вопрос, который я задавал: считаете ли вы, что правительство вправе отдавать деньги налогоплательщиков художникам? Вроде того типа, который сделал статуи Иисуса, Марии и Иосифа из коровьего навоза. Признаться, я не думаю, что это произошло вопреки воле Бога — ведь это он создал и скульптора, и коров. Но почему правительство тратит на подобную чепуху мои деньги, заработанные тяжким трудом? — Полицейские и Грейди молчали. — А вот еще одно правонарушение. Позвольте спросить вас, почему мы не признаем различий между расами и культурами? Я никогда не утверждал, что какая-то раса или культура лучше или хуже других. Я только говорю, что нельзя смешивать их.

— Мы уже давно избавились от сегрегации, — протянул Белл. — Это, знаете ли, считается преступлением.

— Продажа спиртного в свое время тоже считалась преступлением, детектив. Считалось преступлением и работать по воскресеньям. С другой стороны, считалось законным, когда десятилетние дети вкалывали на фабриках. А потом люди поумнели и изменили эти законы, потому что они не соответствуют природе человека. — Подавшись вперед, Констебль посмотрел сначала на Белла, потом на Сакс. — Здесь находятся мои друзья полицейские… Позвольте задать вам еще один неудобный вопрос. Вот вы получили сообщение, что какой-то человек или испано-язычный черный совершил преступление. Вы видите его в переулке. Признайтесь, разве ваш палец не более уверенно чувствует себя на спусковом крючке, чем в том случае, когда перед вами белый? Или же если он белый и выглядит прилично, если у него все зубы целы и одежда не воняет вчерашней мочой — разве в таком случае вы не помедлите, прежде чем нажать на этот самый крючок? Разве вы не станете обыскивать его чуточку поспокойнее? Вот в этом и заключаются мои преступления. — Констебль откинулся назад и покачал головой. — В этом они и заключаются.

— Прекрасно исполнено, Эндрю, — процедил Грейди.

— Но прежде чем разыгрывать карту мученика, может, поразмыслите над тем, что Эрик Вейр две недели назад обедал с тремя людьми в ресторане «Риверсайд-инн», находящемся в Бедфорд-Джанкшене — в двух шагах от места заседаний «Ассамблеи патриотов» в Кантон-Фоллзе и в пяти — от вашего дома.

— В «Риверсайд-инн»? — удивился Констебль. Он посмотрел в окно — такое мутное, что невозможно было сказать, какого цвета сейчас небо.

Глаза Грейди сузились.

— Что? Вы что-то знаете об этом месте?

— Я…

Адвокат коснулся руки заключенного, заставив замолчать. Они недолго пошептались, после чего Констебль кивнул.

— Вы знаете кого-то из тамошних завсегдатаев? — продолжал нажимать Грейди.