– Прошу меня извинить за неосведомленность. Не велите меня расстреливать, я вам еще пригожусь. Ежели сам товарищ Ленин требует, я эту Кшесинскую готов не то что шесть, а тридцать шесть раз обыскивать. Да мы весь дом ее по щепочке разнесем, фундамент по камешку разберем, а бриллианты для товарища Ленина изыщем.
– То-то, – назидательно сказал Землячок, но потом сменил гнев на милость. – Обыски у Кшесинской пока что нужно отложить, пусть ошибочно думает, что, мол, ее оставили в покое. А займемся тем временем вот чем. Тут у вас великая княгиня обосновалась, как у себя дома. И два сына при ней: Борис и Андрей. Вот к ним-то и надобно наведаться. Они и заговор контрреволюционный давно уже задумали, и взять у них найдется что – и из вещичек, и «камушки», наверное, тоже как водится, в помадных банках у великой княгини законопачены.
Когда грабили аристократок, те старались припрятать свои бриллианты. Бриллиантов у них было не много, не как у Кшесинской – полный саквояж, а три-четыре «камушка», а у кого так и совсем один. Поэтому засовывали их в баночки с губной помадой и в коробочки с пудрой, надеясь, что уж никто-никто в эти дамские аксессуары или, проще говоря, в причиндалы не заглянет, а если и откроет, то ничего не увидит, бриллианты-то на самом дне, а сверху помада да пудра.
Горничные рассказывали об этом и матросам, и солдатам, когда те приходили с обыском. И они тыкали своими заскорузлыми пальцами в банки с помадой и выколупывали «камушки» – причем обыск обычно и начинали именно с помадных банок, к удивлению несчастных женщин, не сообразивших спрятать свои последние бриллианты понадежнее, в ножку стула, например, или в клубок шерстяных ниток, а во время обысков сидеть и вязать из этих ниток кружевную накидку, а когда обыск закончится, ночью распускать эту накидку. Нечто подобное делала Пенелопа, дожидаясь своего любимого мужа, пока женихи однажды не обнаружили ее обман, но это не помогло им, так как Одиссей уже был недалеко от дома.