Ищи, кому выгодно

Через десять минут борьба со стихией закончена. Чумазые ребята в испачканных сажей халатах возбужденной гурьбой идут умываться. Завхоз Хомич бродит вокруг черного выжженного пятна, забрасывая песком струйки дыма, поднимающиеся там и сям. Густой запах гари вытеснил тонкий запах яблок. Главврач больницы Петр Михайлович Неделько объявляет, что занятий сегодня не будет и можно отправляться по домам. Объявление встречается радостными воплями молодняка. Санитарки, громко переговариваясь, уже яростно трут швабрами испоганенный пол в коридоре, больные нехотя расходятся по палатам. Разговоров теперь хватит до вечера и еще на неделю…

– Людмила Вадимовна, если не ошибаюсь? – обращается капитан Астахов к женщине, которую держит за локоть. – Рад познакомиться. – Он не может удержаться и добавляет: – А говорили, не приедете.

Она стоит с опущенной головой; из-под темного парика видны светлые пряди…

Еще через пятнадцать минут капитан с коллегой, изображавшим охранника, уезжает, увозя с собой задержанную; возвращается в свое травматологическое отделение хирург Андрей Коваленко, проводив Федора Алексеева и брата до ворот. Обменявшись рукопожатием с Федором, он заверяет, что всегда готов подсобить доблестным органам, так сказать. А если, не дай бог, в аварию или что другое по глупости, – милости просим! Сложим, починим, поставим на ноги леге артис[15], как говорится.

Федор Алексеев и Володя Коваленко неторопливо возвращаются в город. Пешком – им есть о чем поговорить.

– Кажется, операция «Кайрос» увенчалась успехом, – говорит Володя, ткнув пальцем в переносицу – поправил очки. На правом стекле Федор замечает поперечную трещину.

– Кажется, увенчалась, – отвечает Федор. – Мы все-таки схватили его за волосы…

– А если бы она не появилась? – спрашивает Володя.

– Мы придумали бы другую ловушку, – не задумываясь, отвечает Федор. – Правда, не уверен, что нам удалось бы убедить капитана Астахова ввязаться… Он у нас начисто лишен авантюристической жилки.

– Я бы не сказал, что начисто, – заметил Коваленко. – А вы не пробовали писать детективы?

– Пока нет. Хотите попробовать?

– Я, возможно, уеду – мне предложили контракт в Германии, – отвечает Володя. – Если хотите, можем сочинять на пару и закидывать по электронке – главу вы, главу я… Согласны?

Федор кивает и, не удержавшись, спрашивает:

– А как же Лена?

Володя Коваленко пожимает плечами…

Глава 32 Конец сказки

– Вот и все, – сказала себе Ирина. – Права Лидка. Даже этого он мне не захотел дать, а тем временем жизнь взяла и прошла. И что прикажете теперь делать?

Она разговаривала сама с собой, задавала вопросы и сама же отвечала на них, строила всякие фантастические планы на будущее, вроде того, что неплохо бы уехать, начать новую жизнь там, где ее никто не знает. Попутно вытирала пыль, раскладывала диванные подушки и мыла посуду. Она вынула из вазы засохшие почерневшие розы, вздохнула, застыла в нерешительности. Бывшие палевые, те, что подарил Гетман. Он всегда дарил ей палевые розы. И сунула жесткие колючие стебли в пластиковый мешок для мусора. Финита.

На месте, где всегда стояла статуя Гетмана, образовалась пустота. Глубокая ниша, в которой воцарился вакуум! Пустота в сердце, пустота в памяти, пустота в мыслях… Как ни странно, она сразу поверила, что раскаты грома, напомнившие ей голос Гетмана, были неким знаком и символом. Не бывает таких совпадений, ну не бывает! Она ему про девочку с розовыми бантиками – а он возмутился, затопал ногами, заревел! Не моя девочка! И как это прикажете понимать?

И сниться он ей перестал – с того с самого дня ни разу! Просто взял и опять ушел, как всегда – не захотел их…

Если подумать, удивительно было другое: она приняла свое прозрение без горечи и надрыва – словно переместился центр тяжести с Гетмана на маленькое существо, дремавшее внутри ее организма…

А журналист Сергей Иванович… Неизвестно, жив ли. Она знает о нем так мало, почти ничего. Ни его привычных словечек, ни жестов, ни любимого цвета рубашек… Даже цвета глаз не помнит… Ирина задумалась. Серые, кажется. Ничего. Ничего, кроме того, что она ждет от него ребенка. И Гетман рявкнул и отступил – думать в подобных обстоятельствах о Гетмане было бы просто неприлично. На одной чаше весов оказался ребенок, на другой – Гетман, и вопрос дальнейшей верности ему снялся сам собой. Отодвинулся на задний план, истончился и потихоньку таял, уступая место новому чувству и новой любви. Она положила руку на живот… Тоска по Гетману вытеснилась этим новым… И что же Ирина чувствовала теперь?

Она попыталась определить… Благодарность? Да! Благодарить провидение, судьбу принято, возводя очи горе. Она посмотрела на потолок – там висела люстра, потускневшая не то от пыли, не то от времени. Бабушкина люстра – фарфоровые рожки, расписанные синими наивными фиалками. И нитка паутины. Ирина, недолго думая, полезла на стул с тряпкой.