Ищи меня в отражениях (СИ)

Гусарева Елена Сергеевна Ищи меня в отражениях

Глава 1

Обычно раннее детство вспоминается смутно. Как из густого тумана проступают неясные очертания лиц, а события кажутся странными и нелогичными, словно это было во сне. Однако мое первое детское воспоминание - очень яркое, будто добавили цвета и резкости в картинку, усилили звук и обострили запахи. Вот я сижу на кровати, застеленной ослепительно белой простыней. За большими окнами в рамах с облупившейся краской шелестит зеленая листва. Ветви дерева глухо постукивают в стекло, а на коричневом кафеле пола играют солнечные блики. Я держу старого плюшевого зайца. Его мне только что дала женщина в белом халате. У нее добрая улыбка и глаза как блюдца, за толстыми стеклами очков. Она то просит показать ей язык, то рассматривает мои ладони и ступни, то мягко трогает за запястье и задумчиво шевелит губами. Еще одна женщина моет пол, что-то рассеянно напевая под нос. Вдруг из коридора доносятся крики и тяжелая поступь быстрых шагов. Дверь распахивается и бьётся о стену с такой силой, что кусок штукатурки падает и пыльно разбивается о влажный пол.

На пороге высокий мужчина, всклокоченный и худой. Его взгляд, полный страдания, лихорадочно мечется по комнате и останавливается на мне. Я помню этот пугающий взгляд и чувствую, как дрожь пробегает по телу. Страшный человек с хрипом бросается вперед. Женщина в очках хватает меня на руки и прикрывает собой, другая пытается преградить безумцу путь. Появляются еще люди: пара мужчин в зеленой униформе и совсем молоденькая медсестра, которая визжит что-то невнятное. Сумасшедшего хватают и волокут назад в коридор. Тот отчаянно сопротивляется и хрипит проклятия. В последнем бешеном порыве сумасшедший кричит, выплевывая каждое слово с каплями слюны: "Он монстр! Он убил свою мать! Он и вас всех убьёт! Да послушайте же меня! Вы ничего не понимаете! Его надо изолировать! Нет! Его надо уничтожить!". Я до сих пор слышу эти отчаянные вопли моего отца. Я помню каждое его слово, каждый брошенный на меня ненавидящий взгляд. В мельчайших деталях я вижу его помутневшие, в красных венках глаза, словно это было не одиннадцать лет назад, а только вчера. И это воспоминание - все, что я знаю о своем отце. Он умер через три месяца в психиатрической лечебнице. Так мне сказали потом. Маму я не помню вообще.

Глава 2

Мне четырнадцать, а меня, как малолетку, в первый раз ведут на учёбу в обычную среднюю школу. До сегодняшнего дня вся моя жизнь проходила за стенами детских домов. Там я жил и учился вместе с такими же сиротами и детьми из неблагополучных семей, чьи родители не могли или не хотели заботиться о своих отпрысках. С нормальными детьми, у которых есть заботливые мамы и папы, куча личного барахла, карманные деньги на кино и мороженое, солнечные каникулы на морском берегу - с такими детьми я практически не общался. В детском доме Зауральска, куда меня занесло на этот раз, был лишь один класс начальной школы. Поэтому с сегодняшнего дня я новичок в стаде выхолощенных и избалованных придурков. Мало того, что настроение с самого утра паршивое, а тут еще директор, Юрий Михайлович, ведет чуть ли не за ручку у всех на глазах и щебечет, не заткнешь. Вообще он мужик, кажется, неплохой. Хотя, что можно сказать о человеке за три дня знакомства? Поживем - увидим. Внешность у него очень колоритная: борода, как говорят, окладистая, и русые волосы, густые и длинные, почти до плеч. Ему бы майку с черепами да глаза подвести черным, неплохой байкер бы получился.

Он все пытается подбодрить меня, и не понимает, что нагнетает и делает только хуже.

- Это замечательная школа! Тебе обязательно понравится! Все наши ребята довольны. И друзья у тебя будут.

"Вот это вряд ли..." - подумал я. Вслух же промычал:

- Мм-м... да, конечно.

- Я уже договорился с Оксаной Николаевной. Тебя записали в 8-Г.

- Здорово...значит буду "Гэшкой", - без энтузиазма ответил я.

Директор наконец-то оставил попытки меня разговорить. Все эти социальные работники сначала милые до приторности, и чем милее они вначале, тем б'oльшими сволочами оказываются впоследствии.

Но, честно говоря, злился я сейчас больше всего на себя, и ни директор, ни новая школа тут были совсем ни при чем. А все потому, что ноябрь - самый неурожайный на чувства месяц, и я уже которой день сижу на вынужденной диете. А когда я голоден, контролировать себя невероятно сложно. Надеюсь, директор не заметил, что мои волосы за последние пять минут посветлели, а глаза поменяли цвет с темно-синего на серый. Усилием воли я попытался прекратить это безобразие. Теперь голова трещит, будто в ней кто-то бильярдные шары гоняет.