— Да! Это серьезно. Ваша дочь до сих пор находилась в руках иезуитов и под охраной их. Они весьма справедливо видят в ней орудие, которым в случае надобности они могут воспользоваться для того, чтобы или привлечь вас, как одного из приближенных к Людовику XVIII лиц, в число своих друзей и поборников, или же отомстить вам в случае, если вы окажетесь в числе их врагов. Дочь ваша была привезена ими в Россию, и здешний представитель, патер Грубер, должен был повести на вас атаку, имея в виду главную цель, которую занят его орден.
— То есть примирение русского императора с консулом Бонапартом?
— Да, и для этого ссора императора с королем Людовиком.
— Но я никогда не допущу этого! Хотя должен признаться, что отцы иезуиты владеют сильным орудием против меня! И если они заставят меня выбирать между дочерью и верностью королю… — горячо вымолвил граф.
— То что вы ответите им?
— Я ничего не отвечу, потому что ни пожертвовать дочерью, ни предать короля я не в состоянии. Мне останется одно: перестать жить!
— И вместе с тем вы, поступая необдуманно и с горячностью своеволия, чуть было уже не предали короля и не пожертвовали своей дочерью!
— Каким образом? — удивленно, как бы не понимая собеседника, спросил Рене.
— Вам сказал доктор Герье, от кого он узнал точное указание, где находится ваша дочь в Финляндии?
— Да, он узнал это случайно от почтенного священника, который имел дело к хозяйке квартиры, где живет доктор, и знал, куда уехала эта хозяйка. А нам уже было известно, что эта женщина уехала с моей дочерью.
— Этот почтенный священник был сам патер Грубер.
— Сам патер Грубер?!
— Да. И он подсказал доктору Герье, куда ехать и даже где взять экипаж.
— Экипаж взят у хозяина той гостиницы, где я живу.
— Верного католика и клеврета иезуитов, который шпионит за вами и передает им все, что вы делаете.
— Но почему же Груберу нужно было умышленно подсказывать доктору Герье, где моя дочь?
— Потому что в Финляндии дочь ваша находилась уже под охраной наших братьев и была увезена от иезуитов. Чтобы завладеть ею снова, они придумали план, который должен был быть приведен в исполнение при вашем же собственном, мой милый граф, содействии; вы послали доктора Герье в Финляндию…
— Я не мог поехать сам, потому что не знаю русского языка!
— Ну да! Вы послали доктора Герье, надеясь, что он вам привезет вашу дочь, а на самом деле благодаря именно этому она должна снова попасть в руки иезуитов, потому что кучер кареты послушен их приказаниям и привезет своих седоков не к вам в гостиницу, а туда, куда приказано ему отцом Грубером. Таким образом, вы чуть не отдали вашей дочери иезуитам и как бы пожертвовали ею. А относительно короля ваш поступок еще неосторожнее: госпожа, которая явилась в Митаву вместе с доктором Герье и относительно которой вместе же с нею под видом рекомендательного письма вам было послано предостережение, была принята королем Людовиком без вас в аудиенции и привезла в Петербург к вам письмо от него.
— Я не получал никакого письма!
— И не получите его, так как оно передано этой госпожой иезуитам, и они воспользуются им по-своему. Отсюда и грозит опасность королю и вам самим. Может быть, эта опасность поставит вас в такое положение, что вы не будете в состоянии сберечь вашу дочь, если бы ее и вернуть теперь вам. Иезуиты слишком сильны. Вот каким образом вы сами отдалили свое свиданье с дочерью…
— Что же мне делать теперь? — почти с отчаянием спросил граф.
— Пока ждать и все-таки не отчаиваться тому, что доктор Герье не привезет вам вашей дочери, и верить, что она находится под охраной нашего братства.
— Так вы не допустите, чтобы она вновь попала к иезуитам?
— На этот раз, может быть, удастся сделать что-нибудь, но не испытывайте судьбы вторично и не пытайтесь в дальнейшем выказывать безрассудную самостоятельность. Завтра, вероятно, вернется доктор Герье, расскажет вам, что произошло с ним, и тогда опять приходите ко мне; вероятно, я вам дам более подробные и утешительные сведения… Итак, до завтра, граф!
LXXX
Доктор Герье со своей спутницей ехали некоторое время молча; он сдерживал себя, хотя ему хотелось говорить и высказать все, чем было полно его сильно бившееся сердце. Но Герье молчал, потому что находил неудобным пользоваться обстоятельствами, приведшими его и молодую девушку к случайной близости, в которой он являлся покровителем и защитником.
Как покровитель и защитник доктор Герье считал своим долгом оберегать девушку и вместе с тем предоставить ей всю возможную в ее положении свободу.
Он решил, что не заговорит с нею до тех пор, пока она сама не обратится к нему… И вдруг он почувствовал, что она своею рукой нашла его руку и проговорила:
— Благодарю вас!
Это было искрою, упавшею в порох.
Герье не мог долее совладать с собой; сдержанность его исчезла в тот же миг, и бурный поток страстной речи понесся из его уст неудержимо и восторженно.