Незадолго до дембеля из Москвы приехала мама в надежде меня повидать и вместе погулять денёк по Ленинграду. То, что мама ждёт меня на КПП, объявил всё тот же майор Салютин. И прибавил: «Я хочу присутствовать при вашем свидании с матерью. В противном случае свидание не разрешаю». Т. к. не прошло суток, как «ваш покорный слуга» в очередной раз расстался с гауптвахтой, майор имел все формальные поводы встречу запретить.
Когда мы с замполитом вошли на КПП в комнату для свиданий, мама бросилась ко мне, а майор тактично отошёл в дальний угол. Безучастно отсидев в стороне время первых эмоций, он приблизился и завёл с мамой душевный разговор. Говорить он умел! Нахваливая мои гены и общее развитие, Салютин сокрушался о том, что внутренняя несобранность не позволяет мне быть образцом солдата, что он, мой старший товарищ, об этом горько сожалеет и просит материнской помощи в становлении меня как верного защитника Родины. Он говорил долго и страстно. Я поначалу злился на его лицемерие, но потом, охваченный пафосом монолога, пристыжено опустил голову. Мама же была от Салютина в полном восторге.
– Боря, какие у тебя командиры! – всплакнула она и попросила, – Товарищ майор, я понимаю, мой сын провинился, но, будьте так любезны, помогите с увольнением в город! Я ведь больше не смогу приехать…
Майор Салютин, выслушав просьбу, принял торжественную позу и сказал:
– Галина Георгиевна, положение сложное, но, поверьте, я сделаю всё, от меня зависящее, чтобы ваш сын получил увольнительное распоряжение!
На том свидание закончилось. Мама, счастливая и окрылённая надеждой на скорую встречу с сыном, уехала в гостиницу.
Мы возвращались в расположение роты молча. Неожиданно Салютин замедлил шаг и спросил меня:
– Ефрейтор Алексеев, помните, я обещал вашей матери поспособствовать вашему увольнению?
– Да, помню, товарищ майор, – бодро ответил я.
– Так знайте, я первый буду против!
Вышагивая комнату, я пытался понять, почему этот майор, исчезнувший из моей жизни тридцать с лишним лет назад, вторую неделю неотступно снится? Может, во мне самом что-то не ладно? И хотя дело прошлое, никуда горе-замполит, похоже, не делся! Сидит, клещ, в моей обиженной памяти, да ножками сучит. Как же от него избавиться?
– А ты прости!
Я обернулся на голос, но в комнате, кроме меня и мутной Луны за припорошенной снегом балконной дверью, не было никого.
– Прости его, наконец! – требовательно повторил голос.
– После всего, что было, вот так взять и простить? – переспросил я невидимого собеседника.
Мы оба призадумались и замолчали.
Я первый прервал затянувшуюся паузу и с облегчением выдохнул:
– Что ж, пожалуй!..
Свобода воли
Ураганный ветер метал из стороны в сторону рой белых, студёных пчёл. Скрипело старое дерево с выщербленным стволом, готовое вот-вот переломиться и упасть на припаркованные вблизи автомобили. Я шёл, вернее, вдавливал тело в клейкую колкую массу, готовую оторвать меня от земли, закружить и унести в турбулентном потоке стихии. Моё лицо, перевязанное шарфом, превратилось в навершие снеговика с угольками глаз, не хватало только морковки для носа. «Интересно, видит меня сейчас кто-нибудь? – развлекал я собственный ум, чтобы не заснуть от мерных завываний ветра, – вот упаду, и занесёт меня, да так, что мама родная не сыщет!»
До дома было ещё далеко. Я, как мог, экономил силы. «Присядь, Толян, вздохни чуток. Ветер, авось, утихнет, тогда и ступай дальше» – шепнула в ухо не тающая на кожице снежинка. Речь её мне показалась странной.
Из снежного вихря выступил знакомый угол соседского дома. «Ага, значит, уже недалеко» – мелькнула мысль. Поворачивая за угол, я поскользнулся и упал в рыхлый сугроб. В это же самое время с крыши прямо на меня обрушился огромный пласт снежной наледи. Острые сколы льда, как ножами, вспороли снег и не дотянулись до тела всего сантиметров десять. «Да, – пронеслось в голове, – не упади я на ровном месте, прибило б точно». Рыхлая мокрота сугроба, как могла, погасила скорость падающей наледи и фактически спасла мне жизнь. Но праздновать спасение оказалось рано. Предстояло ещё как-то выбраться из-под завала. Во-первых, льдина похоронила меня заживо, и я очутился в полной темноте. Вес льдины был на вскидку не меньше полутора-двух тонн. К сожалению, она не раскололась при падении. О том, чтобы разбить её на какие-то части – нечего было и думать. Дышать становилось всё тяжелее. Я стал раскапывать снег наугад, но через несколько минут выбился из сил и остановился. В мокрых перчатках пальцы сводило от холода, и я боялся их отморозить. Положение становилось критическим.
И тут…
Вокруг меня всё вздрогнуло и зашевелилось! Я ощутил, что перемещаюсь вместе с сугробом и льдиной. Мою волю сковал ужас. Представьте, вас вместе с окружающим мраком влечёт неведомая сила и, как бельё в стиралке, вращает вперемешку с мокрым снегом!
Да, это был огромный бульдозер, которому понадобилось именно в метель расчищать улицу! Отвал бульдозера сгрёб с сторону кучу «человеческого снега» и, урча, дал задний ход.