Ищите женщину

— А ничего нового, — пожал плечами Турецкий. — То, о чем вы подумали, тут же и произошло. Кстати, ни она, ни я не были разочарованы. Но я оказался прав: девушка успокоилась. Одумалась. А немного позже очень удачно вышла замуж. И даже нас со Славкой на смотрины позвала. Бросила прокуратуру, живет в свое удовольствие, наверняка с юмором вспоминает наше с ней приключение и считает меня неудачником. Как вам?

— Да, история поучительная. — Лиза хмыкнула и подняла на Турецкого глаза — блестящие, хмельные. — Как все, к месту придуманное.

— Ничуть не бывало! Лилька в самом деле замужем за… ну очень крупным чиновником и, кстати, толковым специалистом. Мне изредка приходится контачить с ним — никаких претензий! Так что я ничего не придумал.

— Ну, значит, вы, как всякий самовлюбленный петух, избрали для себя роль целителя дамских душ? Соучастника мелких шалостей? Скорой помощи для страждущих женщин?

— Ага, — засмеялся Турецкий, — добавьте еще «половой» и считайте, что попали в точку! Нет, я просто стараюсь спокойно относиться к естественным человеческим потребностям и не делаю из них фетиша. А потом, если не во вред, то наверняка на пользу? Не так ли?

— Была уже подобная теория. Переспать — как выпить стакан воды.

— Нет, мы говорим о разных вещах. Я говорю о таком понятии, как добро, а не о случае. Случай может быть любой — и хороший, и отвратительный, а добро — целенаправленно. Абстрактного добра не видел.

— Ну а как же тогда этика? Мораль?

— А вам никогда не случалось поразмышлять на такую тему? Вот мужчина и женщина остаются наконец наедине друг с другом. И с этой минуты узаконенные этика с моралью, скажем так, начинают несколько отличаться от общепринятых и книжных. А теперь, возвращаясь к вашему вопросу по поводу оскорбленной нравственности, замечу, исходя опять-таки сугубо из личного опыта: при сближении первый шаг делает она. Но шаг такой ловкий и изящный, что ее внешне робкую подвижку навстречу он, мужчина, не только не успевает зафиксировать в своем сознании, но, более того, немедленно воспринимает как свою личную победу. По-моему, достаточно это знать, чтобы в дальнейшем не комплексовать по поводу якобы уже принятых на себя моральных обязательств. Они могут быть только взаимными и никакими иными. Вот вам моя теория. Что скажете?

— Интересно. Но очень шатко. Впрочем, не вы первый пытаетесь определить каждому свое и все разделить поровну. Ну представьте, к примеру, свои плечи и… мои!

— Не хочу выглядеть пошляком, но ваши плечи мне как раз нравятся! — сказал так, чтоб непонятно было: всерьез он или валяет дурака. — Мягкие. Их, наверное, обнимать хорошо.

— Откуда вы знаете?

— Догадываюсь.

Она вдруг поднялась, без всякой нужды переставила на столе тарелки. Поставила на незажженную конфорку остывший чайник.

— Боюсь, что с такими темпами вы никогда не закончите читать материалы, о которых так беспокоились, — просто сказала, без всяких вопросов. — А ведь вам еще в гостиницу, как я поняла, надо устраиваться.

— Вы уже гоните? Я вас чем-то разгневал?

— Господи, да читайте себе сколько хотите. Можете вообще…

— Что?

— Ну… в большой комнате вы видели диван, вот и спите на нем, если вам это удобно. — Она подчеркнула слово «это».

— А вот «это» было бы уже полной наглостью с моей стороны.

— Если исходить из вашей теории, то как еще посмотреть!

— Я, кажется, рад, что нашел в вас единомышленницу. Но работать действительно надо, вы правы. Вам помочь убрать?

— Ни в коем случае! Идите читайте. Когда закончите, скажите, я вам еще записки его отца покажу. Мне они были неинтересны. А как вам — не знаю…

«Папа, не спеши торопиться!» — учила Турецкого его мудрая шестилетняя дочь Нинка. Это был лозунг. И чем дольше размышлял над этой тавтологией Турецкий, тем большим смыслом она для него наполнялась. В самом прямом, житейском понимании сути. Все мы торопимся жить, подгоняем события, полагая, вероятно, что наше существование бесконечно. А чужой опыт уверяет в обратном, и потому не надо бы спешить. Философия на пустом месте? Ну это как еще поглядеть…

Дочь иногда «выдавала», и Турецкий поневоле задумывался. Как вот и теперь, вспомнив, неизвестно почему, ее изречение. А может, просто Нинкин ангел кружил где-то неподалеку, предостерегая на всякий случай? Действительно, что-то уж больно темп взят высокий, надо охолонуться. Отвлечься от фривольных мыслей и окунуться в пухлый том сочинений господина Красновского. Лизавета вытащила его откуда-то из глубины книжных полок и так припечатала на стол, что пыль буквально столбом!

Кожаный переплет, аккуратный обрез — Турецкий решил было, что это типографское издание. Оказалось, просто графоманский вариант беседы с вечностью. Сам написал, сам отдал переплести. Великий труд в одном экземпляре. В назидание потомкам, по-видимому. Извечная российская идея — коллекционировать собственные мысли и считать себя алмазным венцом творения.