Странно, я не замечал за собой такой уж откровенной некритичности, в которой меня почему-то упрекнул Николай Иванович, когда я высказался в том смысле, что заслуги Михайлова, мол… и так далее, позволяют мне сделать определенные выводы в пользу Рюрика Алексеевича. Брутков долго — и чуть не написал «безутешно» — хохотал. Безудержно, конечно! Я даже несколько обиделся.
Но он чем-то притягивал к себе, этот Брутков, будь он неладен. Не хватало, чтоб у них с Михайловым еще война вспыхнула за влияние на мою грешную и рыщущую, взыскующую истины душу!..
Решено, я еду в отпуск…»
— Я тоже хочу в отпуск, — сердито заметил вслух Турецкий. — И еще спать хочу! А вот где, я сейчас пойду покурю — и решу.
— Ты с кем там разговариваешь? — донеслось из спальни.
— Ну вот, — сокрушенно развел руками Турецкий, — разбудил-таки! На свою голову!
— Не волнуйся, я совсем не настаиваю!.. А что, у нас там больше нечего выпить?
— Вот такая постановка мне нравится! У тебя немного вина осталось. А коньяк на самом донышке, поэтому даже не рассчитывай. Хочешь, вина дам?
— Да-вай… — врастяжку произнесла Лиза. — Вообще-то я могла бы, конечно… Сколько времени?
— Пятый час. — Турецкий принес ей полстакана вина и свою рюмку, которую можно было уже только нюхать.
— Мужчина собрался на работу? — осведомилась она, увидев его одетого.
— Нет, — с самым серьезным видом ответил он, — работа для меня всегда самое святое.
— Понятно, — сказала она, высовывая ногу из-под простыни.
— Я бы не стал этого делать, — подавая стакан, Турецкий нарочито вежливо отвернулся.
— Ох ка-ки-ие мы-ы! — изумленно протянула Лизавета, полностью сбрасывая с себя простыню.
— Что ж ты творишь-то со мной?
И пока Турецкий с торопливой неловкостью избавлялся от одежды, она пила свое вино, захлебываясь от смеха. А потом смех надолго оборвался…
УТРО ПРИНОСИТ УДАЧУ
За окнами долго не отступала темнота. Турецкий был расслаблен физически, зато голова его с удвоенной силой переваривала информацию, почерпнутую из записок Красновского. Дополнительную пищу, сама о том поначалу не подозревая, дала Лиза.
Где— то в седьмом часу утра она поинтересовалась планами Турецкого на ближайший день. Он был уверен, что она слышала его разговор с Грязновым, и несколько удивился. Сказал, что должен сделать как минимум два визита, после чего подумать о возвращении домой.
— А разве все так срочно? — наивно спросила она. — Разве нельзя отложить отъезд хотя бы на сутки?
— А что дадут эти лишние сутки следствию? — Турецкий был очень логичен. До такой степени, что аж сам себе противен.
— Можно подумать, ты только об этом и думаешь! — презрительно фыркнула Лиза.
— А как же иначе! Что главное для мужчины?
— В самом деле? — Лизавета округлила глаза и призывно потянулась к нему. — А я думала…
— Ты правильно думаешь, — успокоил ее Турецкий. — По-своему, чисто по-женски. И это достойно уважения.
— Тебе было действительно интересно?
— Как тебе сказать… Кое-что проясняется. Во всяком случае, когда я дочитаю, могут открыться те причины, по которым убили Красновского. Потому что в дневнике Вадима сведений об этом нет. Кроме намеков, понимаешь?
— А если сделать так? — подумав, сказала Лизавета. — Ты остаешься еще на сутки, занимаешься своими делами, я — своими, а вечером мы закатываем пир, после чего я тебе рассказываю о том, чего ты еще не знаешь. А может быть, если будешь себя хорошо вести, познакомлю с одним свидетелем. Или, правильнее, свидетельницей. Как?
— Предложение, по поводу которого у меня сразу же возникает несколько вопросов. И первый…
— Погоди, — остановила она его. — Еще успеешь. Я же не все сказала. Ты Вадимов дневник прочитал внимательно?
— Ну а как же! Ты же мне сама начало дала. Чего спрашивать…
— Вот именно, начало. А не конец.
— Разве он тоже у тебя? Но почему?…
— Да потому что не хотела. Там есть вещи, которые касаются только меня, это понятно?
— А про конец его поиска там есть?
— Ну есть… немного. А потом… Да нет, я просто не желаю, чтобы обо мне кто-то читал такое…
— Подожди, — остановил ее Александр. Они сидели на кухне и пили кофе. Вообще-то дома он так рано обычно не вставал, но у Лизы был свой распорядок дня. — Значит, ты мне не все отдала?
— Естественно! А какая разница, если ты и этого-то не осилил.
— Ну да, я, конечно, не делом занимался.