Ищите женщину

Вот и он, пока читал записи Красновского, все время прикидывал: ну хорошо, компромат в конце концов отдать надо, но ведь мемуарная лирика если и несет в себе информацию, то уж никак не государственного значения, и определенно представляет интерес. Зачем же отказываться и от нее? Тем более когда на этом интересе можно очень хорошо поиграть, а кое-кого и крепенько прищучить… Турецкий набрал по внутренней связи номер Меркулова:

– Костя, у меня явилась идиотская идея.

– Да? – Меркулов выдержал паузу, как великий актер, и снисходительно пригласил: – Заходи!

А это уже точно из Верещагина, которому было обидно за державу.

Пока шел извилистыми коридорами, ковровыми дорожками и лестничными пролетами, мысль сформулировалась окончательно…

Меркулов, занимая высокий государственный и юридический пост, в глубине души оставался нормальным человеком, который, несмотря на различные, в том числе и возрастные, недомогания, и «тяпал» иной раз с друзьями, и пирожками со Столешникова закусывал, и… Словом, как в старой припевке, ставшей гимном давно прошедшей юности:

Я просыпался на рассвете,

Был молод я и водку пил,

И на цыганском факультете

Образованье получил…

Вот поэтому ему и понравилось предложение Сани – пусть хулиганское, в чем-то мальчишеское, но несомненно талантливое.

А Турецкий, покинув кабинет, навис над млеющей Клавдией Сергеевной и сказал, что сейчас с ее помощью собирается проделать несколько чрезвычайно секретных, но очень приятных операций. Клавдия машинально подалась полной своей грудью навстречу. Турецкий не возражал бы, но он имел в виду ксерокс. И чтоб о том не знала ни одна посторонняя душа. За отсутствием лучших перспектив Клавдия предложила свою помощь. Турецкий охотно принял ее – в весьма небольших дозах и только там, где требовалась аккуратность чувствительных женских пальчиков. Он поручил ей расшить литературное изделие Красновского – Кристича, чтобы иметь возможность сделать полноценную копию отдельных эпизодов. Вся рукопись в массе своей интереса для задумки Турецкого не представляла.

Когда совместная работа была завершена, Клавдия получила наконец причитающуюся ей награду, увы, лишь малую часть желаемой – Турецкий нежно, но и очень пылко запечатлел на ее шее, за ухом, приподняв игривый локон, продолжительный поцелуй. И сознание Клавдии едва не отключилось, чтобы уж заодно предоставить в распоряжение этого негодяя Сашки и все остальное. Как это уже случалось. Но не в производственных же условиях! И разум возобладал.

Турецкий отбыл восвояси, а Клавдия принялась обильно пудрить пылающие щеки и полную шею…

Следующий этап должен был помочь ему одолеть Вячеслав Иванович Грязнов. Начальник МУРа охотно откликнулся на звонок и выслушал тезисы. Согласился. Затем сам снял трубку и позвонил в редакцию газетного еженедельника «События и люди» заместителю главного редактора Рэму Васильевичу Зотову. Тот, к счастью, оказался на месте. Правда, собирался выехать в город, но Грязнов убедил его отложить ненадолго газетные дела и посетить Петровку, 38, для беседы по поводу ряда открывшихся фактов, связанных с делом об убийстве их сотрудника, журналиста Кокорина.

Все выглядело вполне официально, хотя в голосе генерала милиции не звучало повелительных ноток. Но ведь известно, что в подобных случаях, когда приглашает чиновник такого ранга, отказываться как-то не очень прилично.

Рэм согласился, но попросил немного времени, чтобы сориентироваться в собственных делах. Грязнов не возражал. Он понимал, что, если трусость и страхи Зотова вызваны именно теми причинами, о которых догадывались они с Турецким, журналисту надо дать время связаться с куратором, поставить в известность о приглашении и оговорить дальнейшие действия. То есть ничего нового. И все это естественно. В том случае, если… Впрочем, в этом «если» Грязнов почти не сомневался. А Саня предложил совершенно отличный игровой вариант. Вот об этом и думал сейчас Грязнов.

Предложение этого милиционера было очень некстати. Рэм уж надеялся, что от него благополучно отстали: мало ли кто, что и кому обещает! А если нет почвы для общения, зачем разговаривать? Но почва, оказывается, нашлась. Рэм себя не считал трусом, но терпеть не мог ситуаций, в которых вынужден был играть роль того незавидного цветка, что, по образному выражению, болтается в проруби. В этом случае человек как бы не зависит сам от себя, подчиняясь, вынужденно, разумеется, опасному воздействию посторонних сил. Положение, в котором он оказался благодаря минутному испугу и помрачению разума – сегодня он был бы тверд и непоколебим, как скала! – вынуждало его быть предельно осторожным и ничего не обострять без необходимости.

Таким обострением ему представлялось в данный момент, во-первых, приглашение в МУР, а во-вторых, необходимость по этому поводу ставить в известность Бориса Николаевича. Глупо это все, конечно, но что поделаешь! В данном случае обстоятельства гораздо выше человека…