Ищите женщину

Ну приехал, короче. Встретились, поглядели друг на друга, посетовали на быстротекущее время. Секретарша чай принесла душистый. Конфетки всякие. Костя стал рассказывать Диме о ситуации с расследованием двойного убийства в «Мегаполисе». Тот был в общих чертах осведомлен, но слушал внимательно. Почему-то его развеселил тот факт, что в приступе уже сверхусердия, не иначе, службы начинают тихую войну друг с дружкой. Соперничество-то – оно всегда было. А в старые времена ссорились даже из-за того, кому считать своим родоначальником Дзержинского – чекистам или милиции. Но смех смехом, а по сути ведь и работать мешают! По-моему, перестарались твои ребята. Так говорил Костя.

А Дима смеялся. Это, говорит, чтоб твои караси не дремали, да и мои не застаивались, больше о деле думали.

Рассказал Костя и о своем решении передать закрытый материал Наумову, поскольку вопрос наверняка ведь возник на уровне президентских служб. Дима, слушая, кивал. Ему известно. Был звонок от Наумова директору, а тот передал ему, что все в полном порядке, прокуратура оказалась снова на высоте и главный вопрос можно считать закрытым. Ну а остальные решения Коптев волен был принимать уже по своему усмотрению. Так что не волнуйтесь и работайте спокойно. Никто больше мешать не будет. Что же касается дальнейшего расследования, то у прокуратуры руки, как говорится, полностью развязаны. Если нужна помощь – без вопросов.

И дальше состоялся уже диалог собственно по делу.

– Кто такой Джеймс Петри? – повторил Дима. Он поднялся из кресла в углу кабинета, где они сидели возле круглого столика, и пошел к своему рабочему. Там взял листок бумаги, который был, как видно, приготовлен заранее, – знал, о чем пойдет речь, – и вернулся к Косте. – Джеймс… Коротко. В семьдесят девятом – восемьдесят четвертом годах работал в Лэнгли, считался специалистом по России и странам Восточного блока. В начале восьмидесятых курировал эмигрантские организации выходцев главным образом из Советского Союза, был «засвечен» как один из организаторов диссидентских выступлений в Москве и Ленинграде. С середины восьмидесятых, то есть с момента прихода к власти Горбачева, переходит на дипломатическую работу. В Москве бывал трижды, последний раз – с прошлого года, когда получил назначение на пост консула в посольстве Соединенных Штатов. Что еще? Общителен, дружелюбен, здесь в сомнительных ситуациях не замечен, охотнее всего общается с правой оппозицией, с так называемыми младореформаторами. Возможно, это определенная дань воспоминаниям, когда нынешние председатели всевозможных фондов были еще студентами и практиковались в Соединенных Штатах.

– Документы, о которых шла речь и из-за чего, собственно, весь сыр-бор разгорелся, были изъяты, проще говоря украдены, у Михайлова не вчера, то есть во время посещения Штатов Кокориным. Все произошло гораздо раньше, однако эмиграцию ведь никто там не шерстил? Что, просто не знали, у кого, а Кокорин где-то прокололся, так? – спросил Костя.

– Нельзя исключить. А может быть, и сам Михайлов, обнаружив пропажу, не решился поднимать шум, чтобы не привлекать к себе внимания. И соображал, чем грозят ему такого рода пропажи.

– Но что же произошло здесь, у нас?

– Вероятно, еще там Кокорину объяснили, что за бомба заложена в документах, но объяснили исключительно из желания насолить Михайлову. Это были все-таки пожилые люди, а не политики! А уже дома Кокорин решил сделать свой бизнес. Но при этом долгое время был осторожен: искал покупателя, а мы об этом узнали в последнюю очередь. Причем, как я полагаю, с той стороны.

– У вас партнерство дошло уже до такой степени? – удивился Костя.

В отдельных случаях. И тут надо было помочь. Что мы и попытались сделать. Информация у нас была. Шла самая обыкновенная торговля, перемежаемая малоскрываемыми угрозами со стороны американца. Сейчас я уже могу тебе сказать, что Петри оказался в некотором роде «двойником». С ЦРУ, как, впрочем, и с нашей службой, ты знаешь, навсегда не расстаются. Вот и он, выполняя задание «своих», должен был одновременно действовать и от лица, к примеру, генералов, которые воплощают на деле элитарную психологию кажущейся вседозволенности. Вспомни нас самих, Костя. Только мы имели в виду мифическую мировую революцию под нашим флагом, а они вполне реальное имперское процветание, но только – под своим.

– Но ведь всякий имперский эгоизм во все времена кончался одинаково, – тактично заметил Костя.

– В конце концов – да. Но разве тебе очень хочется побывать в шкуре гладиатора Спартака? Нет, Костя, нехорошо все это кончится. Вот поэтому одна из сторон, причем без нашего участия, решила пожертвовать этим Петри, чтобы закрыть вопрос. Тогда и появился в качестве последнего аргумента киллер. Но, я повторяю, Костя, это была не наша инициатива.

– Но все-таки под контролем?

– Костя, есть вещи, которые я даже тебе раскрыть не могу. Но чтоб ты не подозревал меня в недружественном по отношению к тебе акте, скажу так: и да, и нет. Пэссив, Костя.