Ищу человека (сборник)

– Зубы можно оставить, – улыбнулась Белла и добавила: – Расскажите еще что-нибудь.

– Это – в момент. Я расскажу, как один свадьбу в дерьме утопил…

Девушки испуганно притихли.

– Дружок мой на ассенизационном грузовике работал. Выгребал это самое дело. И была у него подруга, шибко грамотная. «Запах, – говорит, – от тебя нехороший». А он-то что может поделать? «Зато, – говорит, – платят нормально». – «Шел бы в такси», – она ему говорит. «А какие там заработки? С воробьиный пуп?»… Год проходит. Нашла она себе друга. Без запаха. А моему дружку говорит: «Все. Разлюбила. Кранты…» Он, конечно, переживает. А у тех – свадьба. Наняли общественную столовую, пьют, гуляют… Дело к ночи… Тут мой дружок разворачивается на своем говновозе, пардон… Форточку открыл, шланг туда засунул и врубил насос… А у него в цистерне тонны четыре этого самого добра… Гостям в аккурат по колено. Шум, крики, вот тебе и «Горько!»… Милиция приехала… Общественную столовую актировать пришлось. А дружок мой получил законный семерик… Такие дела…

Девушки сидели притихшие и несколько обескураженные. Я невыносимо страдал от жары. Жбанков пребывал на вершине блаженства.

Мне все это стало надоедать. Алкоголь постепенно испарился. Я заметил, что Эви поглядывает на меня. Не то с испугом, не то с уважением. Жбанков что-то горячо шептал Белле Константиновне.

– Давно в газете? – спрашиваю.

– Давно, – сказала Эви, – четыре месяца.

– Нравится?

– Да, очень нравится.

– А раньше?

– Что?

– Где ты до этого работала?

– Я не работала. Училась в школе.

У нее был детский рот и пушистая челка. Высказывалась она поспешно, добросовестно, слегка задыхаясь. Говорила с шершавым эстонским акцентом. Иногда чуть коверкала русские слова.

– Чего тебя в газету потянуло?

– А что?

– Много врать приходится.

– Нет. Я делаю корректуру. Сама еще не пишу. Писала статью, говорят – нехорошо…

– О чем?

– О сексе.

– О чем?!

– О сексе. Это важная тема. Надо специальные журналы и книги. Люди все равно делают секс, только много неправильное…

– А ты знаешь, как правильно?

– Да. Я ходила замуж.

– Где же твой муж?

– Утонул. Выпил коньяк и утонул. Он изучался в Тарту по химии.

– Прости, – говорю.

– Я читала много твои статьи. Очень много смешное. И очень часто многоточки… Сплошные многоточки… Я бы хотела работать в Таллине. Здесь очень маленькая газета…

– Это еще впереди.

– Я знаю, что ты сказал про газету. Многие пишут не то самое, что есть. Я так не люблю.

– А что ты любишь?

– Я люблю стихи, люблю «Битлз»… Сказать, что еще?

– Скажи.

– Я немного люблю тебя.

Мне показалось, что я ослышался. Чересчур это было неожиданно. Вот уж не думал, что меня так легко смутить…

– Ты очень красивый!

– В каком смысле?

– Ты – копия Омар Шариф.

– Кто такой Омар Шариф?

– О, Шариф! Это – прима!..

Жбанков неожиданно встал. Потянул на себя дверь. Неуклюже и стремительно ринулся по цементной лестнице к воде. На секунду замер. Взмахнул руками. Произвел звериный, неприличный вопль и рухнул…

Поднялся фонтан муаровых брызг. Со дна потревоженной реки всплыли какие-то банки, коряги и мусор.

Секунды три его не было видно. Затем вынырнула черная непутевая голова с безумными, как у месячного щенка, глазами. Жбанков, шатаясь, выбрался на берег. Его худые чресла были скульптурно облеплены длинными армейскими трусами.

Дважды обежав вокруг коттеджа с песней «Любо, братцы, любо!», Жбанков уселся на полку и закурил.

– Ну как? – спросила Белла.

– Нормально, – ответил фотограф, гулко хлопнув себя резинкой по животу.

– А вы? – спросила Белла, обращаясь ко мне.

– Предпочитаю душ.

В соседнем помещении имелась душевая кабина. Я умылся и стал одеваться.

«Семнадцатилетняя провинциальная дурочка, – твердил я, – выпила три рюмки коньяка и ошалела…»

Я пошел в гостиную, налил себе джина с тоником.

Снаружи доносились крики и плеск воды.

Скоро появилась Эви, раскрасневшаяся, в мокром купальнике.

– Ты злой на меня?

– Нисколько.

– Я вижу… Дай я тебя поцелую…

Тут я снова растерялся. И это при моем жизненном опыте…

– Нехорошую игру ты затеяла, – говорю.

– Я тебя не обманываю.

– Но мы завтра уезжаем.

– Ты будешь снова приходить…

Я шагнул к ней. Попробуйте оставаться благоразумным, если рядом семнадцатилетняя девчонка, которая только что вылезла из моря. Вернее, из реки…

– Ну, что ты? Что ты? – спрашиваю.

– Так всегда целуется Джуди Гарланд, – сказала Эви. – И еще она делает так…

Поразительно устроен человек! Или я один такой?! Знаешь, что вранье, примитивное райкомовское вранье, и липа, да еще с голливудским налетом, – все знаешь и счастлив как мальчишка…

У Эви были острые лопатки, а позвоночник из холодных морских камешков… Она тихо вскрикивала и дрожала… Хрупкая пестрая бабочка в неплотно сжатом кулаке…

Тут раздалось оглушительное:

– Пардон!

В дверях маячил Жбанков. Я отпустил Эви.

Он поставил на стол бутылку водки. Очевидно, пустил в ход свой резерв.

– Уже первый час, – сказал я, – нас ждут в райкоме.

– Какой ты сознательный, – усмехнулся Жбанков.

Эви пошла одеваться. Белла Константиновна тоже переоделась. Теперь на ней был строгий, отчетно-перевыборный костюмчик.