Ищу мужчину среднего возраста

Настойкин положил перед ней список необходимых действий, которые нужно было неукоснительно выполнять: после каждого прикосновения к больным или к их вещам мыть руки специальным мылом со щеткой и протирать их спиртом. Только после этого разрешалось брать в руки предметы, еду или вещи. Приходя в кабинет к доктору, она в обязательном порядке полоскала рот очищенной водой и выпивала три глотка. Так и началась ее карьера.

Надо сказать, что Анечке это даже доставляло удовольствие — мыть руки по приказу мужчины, который ей нравится.

К тому времени «сестренка» тщательно обшарила всю палату Анны Ивановны, нашла рваную тетрадь с каракулями, несколько фотографий столетней давности, пару нехитрых одежек, кожаные больничные шлепанцы и две пары обуви — сапоги и туфли. Все было поношенное и старое. Фото она очень внимательно рассмотрела, сняла найденные вещи на камеру телефона и послала Лере.

Больше искать было нечего, первая часть ее шпионского задания была выполнена, осталась вторая, самая опасная, и Анечка тщательно готовилась к ней, настраивала себя, успокаивала. И ждала.

Поздно вечером этого же дня за корпусом реабилитации возле куста сирени встретились два человека.

— Ну что там? Что она делает? — спросил мужской голос.

— Да лезет кругом, старые тапки нашла, фотографии. Сегодня историю болезни листала. Хорошо, что я оттуда уже все забрала. Не докопается.

— Ты все равно поосторожней. И не звони мне, будем встречаться здесь в десять вечера каждый день.

— Хорошо.

— Твой ни о чем не догадывается?

— Да ну, ты что! Я же помогаю болезным! — она усмехнулась.

Мужчина и женщина еще долго целовались, потом отправились в складские помещения.

Поиски

Вероника наведывалась к своей матери, когда на счет фирмы приходили хоть какие-то деньги, приносила что-нибудь вкусненькое. Она относилась к маме как к святой женщине («мама — это наше всё!»), была воспитана в лучших английских традициях где-то между философами Фрэнсисом Бэконом и Дейлом Карнеги. Как могло случиться, что мама Вероники перестала работать, никто не помнил, она просто решила, что «с людьми ей не комфортно» и занялась самообразованием.

В результате в семье все были очень начитанными, здесь считалось неприличным не знать русских классиков и мировых философов. Ну, гости — это ладно, Бог им судья, а домашние могли бы помнить, что Бэкон был основоположником эмпиризма и в 23 года избран в парламент!

Члены семьи обязаны были знать наизусть хоть четыре строчки Тютчева и Фета. Стихи декламировались в часы поэтического и доброго настроения за семейным столом.

В квартире каждый день проводилась тщательная уборка, когда отодвигались стулья, скручивались ковры, а из всех углов выдувались пылинки. Если Вероника выходила на мамину кухню, почесывая голову, ей приходилось несладко.

— Убери за собой мусор! — строго говорила мама, послушная дочь бралась за тряпку и чистила пол от невидимой перхоти.

Например, дочь приходила домой в грязном (по маминым меркам) свитере, тогда он немедленно отправлялся в стирку, а «грязнуле» выдавалась новая одежда. Если же замены не находилось, Вероника уходила на улицу в куртке, надетой на майку или же одной майке — смотря какая пора года была на улице.

В квартире постоянно освобождалось место от ненужных вещей, при этом мама была настолько тактична и интеллигентна, что сердечно просила каких-нибудь хороших знакомых забрать лишний ковер или предмет мебели.

— Вероника, не могла бы ты попросить Леру забрать этот ковер? Извинись перед ней, может, она не обидится?

На месте Леры могла быть еще мамина подруга Вика, на дачу к которой мать ездила, чтобы помочь выполоть грядки. Причем Вика по осени точно так же уговаривала маму взять себе какую-то часть урожая.

Друзей было немного, вернее, совсем не было (за исключением Вики), так как маме среди людей «было некомфортно».

Интеллигентность мамы не знала границ и передалась Веронике, которая, заимев однажды лабрадора, просила подать лапу примерно такими словами:

— Ушастая, пожалуйста, будь добра, дай мне лапу!

Впрочем, Веронике до мамы все же было очень далеко. Она, как говорится, «откатилась далеко от яблони»: влезала в различные сомнительные проекты, не отказывалась от коньяка и сигарет, не стремилась замуж и вела совершенно авантюрный образ жизни. А от матери ей передалась любовь к животным.

Здесь можно вспомнить попугая, которому от большой любви в клетку стелилась качественная принтерная белоснежная бумага. Или бельчонка, которого мама купила у пьяницы возле магазина из жалости, а потом, зная, что белки едят грецкие орехи или фундук, кормила его именно этими орехами (в то время как в семье ели соевое мясо из-за недостатка денег).

Бельчонку определенно повезло — для него купили красивую клетку и ухаживали как за ребенком. А когда ему на причинное место случайно попала ореховая скорлупа, мама сказала: «Бедный малыш, у него отчего-то вспух детородный орган!» Маму уже отпаивали валерьянкой, когда бельчонок заскакал в своем колесе и скорлупа отлетела. О доверчивости, доброте и интеллигентности мамы в кругу знакомых ходили легенды.