Ищу предка

Необыкновенные приложения к открытию были сродни самой находке — причудливо легкой и простой — и вполне гармонировали со странностями первооткрывателя. Этот случай напоминает, пожалуй, только о замечательных открытиях, сделанных недавно в подвалах Каирского музея среди сложенных туда коллекций (в музее обнаружили кражу, устроили генеральную ревизию, и тут-то начались находки!).

На том, казалось бы, поэтическая атмосфера вокруг питекантропа могла уж и рассеяться. Все больше специалистов признавало правоту лейденского медика и неопровержимые свидетельства синантропа: на Яве и в Китае обитали промежуточные существа, обезьянолюди.

И тут, когда пришли признание и слава, тут 75-летний Евгений Дюбуа отрекся.

Неожиданно в 1935 году он печатает статью, где отказывается от мысли, что нашел обезьяночеловека: как раз бедро, самая человеческая часть скелета, при тщательном изучении волокон и костей — остеонов оказалось таким же, как у гиббона, и совсем не таким, как у человека. Потрясенный Дюбуа решил, что покойный Вирхов был прав, что на Яве действительно откопан гигантский гиббон и что внешний вид бедра обманчив, зато внутреннее его строение выдает истину.

Разные мысли приходят в голову по поводу такого необыкновенного поступка. Много ли наберется в истории стариков ученых, отрекающихся от своей главной находки, отрекающихся в момент наивысшего признания, отрекающихся публично — в печати, по своей инициативе.

Разумеется, радость тех, кто не соглашался происходить от обезьян, была велика: «Вы слышали? Сам Дюбуа отрекся… Вот и мы никогда не верили, что от этой грязной, отвратительной яванской твари произошли Гомер, Рафаэль, Бетховен, Толстой!..» И так далее и тому подобное.

Я не имею точных данных о психологической подоплеке такого поступка. Однако мнение, будто Дюбуа уступил церкви, религии, мне кажется несостоятельным. Никаких сведений о его колебаниях между дарвинизмом и библией нет. Преувеличенная, как у Зданского, осторожность, честность, из достоинства перешедшая в недостаток?

Возможно, что было и это. Но для объяснения мало.

Дюбуа, восставший против своего дитяти, не пощадил и чужих. Никакого родства между питекантропом и синантропом старик не признал, хотя оно было очевидно. Дюбуа повторял, что питекантроп не человек, а гиббон; синантроп же — человек, и даже больше человек, чем кажется Блэку, Вейденрейху и другим: просто-напросто это патологический неандерталец, и, следовательно, открытия в Чжоу-Коу-Дянь освещают время, удаленное не на сотни, а только на десятки тысячелетий.

Можно подумать, что в Дюбуа переселилась тень Вирхова: сначала гиббон, по Вирхову, затем «патологический тип», все по тому же Вирхову.

Но против Дюбуа в ту пору смыкают ряды его вчерашние союзники. Они настаивают. Они приводят аргументы.

Советский антрополог Н. А. Синельников подробно анализирует все доводы Дюбуа-старого против Дюбуа-молодого… Синельников самостоятельно сравнивает кости питекантропа и человека. Сравнивает и доказывает, что резкие различия во внутреннем строении бедра, которые так напугали голландца, — различия мнимые, что по микроструктуре кости питекантропа как раз ближе к нашим костям, чем к обезьяньим.

Дюбуа читает работу Синельникова и другие опровержения. Вроде бы соглашается. Во всяком случае, в одной из статей, вышедших перед его восьмидесятилетием, он снова склонен отменить гиббона и признать в своем протеже обезьяночеловека. Но в 1940 году появляется последняя его статья, и снова питекантроп исключается из человеческой родословной… В этих колебаниях, мне кажется, вся суть. Дюбуа все-таки не был антропологом с широким кругом знаний. Он как-то не доверял своей же науке. Может быть, не доверял, как это ни парадоксально, именно из-за легкости своих находок и открытий, легкости, за которую расплачивался всю жизнь.

Загнать питекантропа в небытие старику было, однако, не под силу. Низколобый предок одолевал и вдруг перед самой смертью своего «патрона», словно в насмешку, снова объявился на Яве.

Глава четвертая Питекантроп II Долгожданный. Питекантроп III Юный. Питекантроп IV Мощный

Эйнштейн, познакомившись с вопросами и тестами, при помощи которых Эдисон выбирал сотрудников, признался, что почти ни на один вопрос ответить не может, но знает, в каких справочниках можно найти все необходимое.

Эйнштейн отвечал как представитель очень развитой науки, такой науки, где количество фактов, которое надо знать ученому, сравнительно невелико: есть точные формулы, по которым многие факты выводятся и объясняются; и есть много разработанных справочников. Развитая наука уже сильно специализировалась, «всем» заниматься нельзя, да и не нужно.