Ищу предка

Ваше положение ужасно. Вы знаете про вычисления XX столетия, доказывающие, что Земля «началась» несколько миллиардов лет назад. Знаете, но обязаны молчать…

На этом дискуссия кончается. Слушатели расходятся по домам, и, кроме нескольких крамольников и сумасшедших, все потешаются над тем, как господин профессор загнал в пот господина обезьянщика, который все обещал, что в будущем наука найдет аргументы в его пользу.

— А что нам будущее? Мы требуем доказательств сегодня.

Мы не убеждены, а это значит, что нас плохо убеждали…

Весь этот диспут автор затеял ради того, чтобы доказать две истины, разумеется, требовавшие тщательного обоснования:

1. Все очень сложно.

2. Дарвин — великий человек. В частности, потому великий, что никогда не забывал, как все сложно.

Действительно, всю жизнь ученый стремился не обойти вниманием ни одного возражения. При чтении его книг создается впечатление, будто он наслаждается самыми яростными и даже идиотскими доводами против Дарвина, потому что они помогают ему найти новые аргументы в защиту этого самого Дарвина. Для него очень характерен, например, следующий эпизод. В «Происхождении человека» приводится рассказ из Брема про обезьяну, которая охотно вскармливала котят: «Один из котят — приемышей вышеназванной любвеобильной обезьяны — оцарапал ее однажды. Она, очевидно, обладала большой смышленостью, потому что с весьма удивленным видом осмотрела сейчас же лапы котенка и, не долго думая, откусила ему когти». К этому месту Дарвин делает характерное для него примечание: «Один критик без всякого основания, с целью дискредитировать мое сочинение, оспаривает возможность описанного Бремом случая. Я поэтому сделал опыт и убедился, что действительно могу схватить зубами острые коготки маленького пятинедельного котенка».

С таким же вниманием и интересом Дарвин относился и к мальтузианству и к возражениям религиозного характера.

Много пишут об осторожности ученого, который должен был остерегаться религиозных фанатиков. Конечно, эти опасения имели почву, но они далеко не исчерпывают суть дела. Отношение Дарвина к религии — прекрасный пример того, как ученый стремился прийти к истине, не минуя, а идя навстречу любому возражению, становясь при случае на позицию противника, чтобы примерить его доспехи.

Вот, например, как начинается раздел о вере в бога и религии в книге «Происхождение человека»: «Не существует доказательств, что человек был изначально одарен облагораживающей верой в существование всемогущего бога. Наоборот, имеются исчерпывающие доказательства, заимствованные не у поверхностных путешественников-наблюдателей, а у людей, живших долгое время между дикарями, что многие из существовавших и существующих до сих пор рас не имеют понятия об одном или о многих богах и не имеют даже в своем языке слов для выражения такого понятия. Этот вопрос не имеет, конечно, ничего общего с великим вопросом, существует ли вообще творец и управитель Вселенной, — вопрос, на который отвечали утвердительно некоторые величайшие из когда-либо живших умов».

Как видим, вслед за явно еретическим соображением против «врожденной веры» следует как будто смягчающая оговорка: Дарвин-де не берется решать вопрос о существовании бога вообще.

Но, кроме «смягчения», здесь есть и характерное дарвиновское стремление к объективности: для решения своих задач ему, Дарвину, бог не понадобился, но ученый не берется на этом основании решать все вопросы такого рода.

Дарвин, впрочем, не скрывает, что произошло с его собственной верой. Сначала она была: «Помню, как в самом начале моей школьной жизни мне приходилось торопиться, чтобы не опоздать в класс, и так как я прекрасно бегал, то обыкновенно успевал вовремя. Когда же мне казалось, что я все-таки опаздываю, я усердно молил бога о помощи, и вспоминаю, что приписывал успех не скорости моего бега, а молитве, и удивлялся неизменно оказываемой мне помощи свыше».

Затем Кембридж: «Отец предложил мне готовиться в пасторы. Он совершенно справедливо приходил в негодование при одной мысли, что я сделаюсь праздным спортсменом, а в то время это казалось вполне возможным. Я попросил дать мне время на размышление, потому что я колебался признать за несомненную истину все догматы англиканской церкви, — в общем же я не прочь был бы сделаться сельским пастором. Я принялся за чтение богословских книг, а так как я в то время не сомневался в буквальном смысле каждого слова библии, то вскоре убедил себя, что наше исповедание должно быть принято целиком и полностью.