Ищу страну Синегорию

И вдруг как в кино, красиво и гордо у штабеля встал человек. Раскинутые руки вцепились в корявую лесину, плечи напряглись.

— Витька это, Витька со стройки, смотрите! — ахнул женский голос.

И многим верилось в ту минуту: произойдет чудо — один человек сделает то, чего не могут, не умеют все…

Но вместо этого раздался глухой, надрывный скрежет, вершина штабеля накренилась.

— Прочь, не видишь — рухнет сейчас! Артист нашелся! — Рука Николая швырнула в сторону смягшее тело Виктора. И все исчезло: драматическое мелькание света, мокрый блеск древесины и гордая фигура героя.

Просто шел дождь, шумела река и ветер трепал волосы. Впереди была тяжелая, трудная работа на всю ночь, может и дольше.

Николай деловито закинул веревку на упрямую, как дикая лошадь, лесину.

— Бревна-то в излучину сносит, — прокричал бригадир, — хоть не все, а часть достанем.

— Все достанем. Никуда они оттуда не денутся, — ответил Николай. — На то мы и солдаты.

Ищу страну Синегорию

1

Дорога — это прошлое и настоящее вместе.

Сейчас вокруг меня тайга. Настороженная, готовая и ударить, и отступить. Трактор со злостью давит головы кочек, крушит лиственничное редколесье. Следом плывут сани. А сзади вновь поднимаются смятые кусты, топорщится осока, смыкаются костлявые ветки лиственниц. По тракторному следу расплывается топь. Серым облачком вьется за санями мошка.

Все это действительность. Неуютная, но необходимая. Так, по крайней мере, кажется мне, хотя я твердо знаю, что моя начальница Вера Ардальоновна придерживается на этот счет несколько иного мнения. Даже глаз не надо закрывать — и так вижу, как она вещает (она именно вещает, а не говорит, как все): «Страховой агент безусловно должен проявлять инициативу, но к чему крайности?»

«Крайности» — любимое слово Веры Ардальоновны. По отношению ко мне сюда входит очень многое: и то, что я, дожив почти до тридцати, все еще не вышла замуж, и то, что я не умею вовремя сказать комплимент или поднести маленький, но дорогой подарок, и, наконец, то, что я выхлопотала себе эту «дикую» командировку…

«Господи, люди и в поселке находят клиентов, к чему забираться в глушь! Медведей ведь не застрахуешь!» Так говорили и говорят. Пусть.

Я еду в тайгу к буровикам дальней геологоразведочной партии. Еду потому, что не верю тем, кто так говорит, и потому, что, кроме настоящего, существует прошлое, от которого не так уж легко уйти.

Вещи беспощаднее людей. Им незнакома жалость.

Помнишь, ты всегда забывал купить папиросы, и я прятала пачку в ящике стола. Эта, последняя так и лежит там до сих пор. На ней плохо отпечатано название фабрики. У меня было достаточно времени, чтобы заметить это. Я ждала. Я жила ожиданием. Мне казалось, что ждать всегда легче, чем бороться. Сильные побеждают или гибнут, слабые — ждут. Я умела только ждать. Мне все время казалось, что ты еще не все сказал мне, что главное где-то впереди…

Но однажды, открыв ящик стола, я увидела, что обертка пачки начала желтеть. Тогда я поняла, что ты не придешь.

…Меня кто-то тронул за плечо.

— И что это вы все думаете, грустите? Так и голова заболит.

Этого человека я приметила давно. Еще в поселке, когда наша дорога только начиналась. У него ярко-голубые глаза в птичьих лапах морщинок и очень вежливые руки. Кажется, что они спрашивают разрешения у каждого предмета, который хотят взять.

— А о чем ей думать? Как бы побольше денег с людей содрать! Такое уж их дело, этих агентов. У меня на «материке» знакомая страхагентом работает — вот живут! Ковры, дача, рояль купили недавно. Играть-то на нем некому, но все равно — вещь. В случае чего — те же деньги.

Это заговорила «женщина с багажом». Так я назвала ее мысленно. Лицо у нее безмятежное, широкое, как блин, к которому прилипли два уголька — глаза. Она величественно восседает на целой груде мешков, сумок и сеток.

— Ну зачем же вы такое говорите, Марья Ивановна! У человека, может, дело требует, или несчастье случилось, или еще что, а вы — за деньги.

Теперь я поняла, почему у моего соседа такие глаза. Он — еврей. И вовсе не старый, это только так кажется. Улыбка у него просто замечательная — как солнечный зайчик. Интересно, кто он такой?

Марья Ивановна замолчала, но на ее губах змеится презрение. Она не верит. Остальные четверо не обращают на нас внимания.

Дорога лениво карабкается на сопку. Теперь мы едем, вернее тащимся, по сухому седоватому ягельнику. В неподвижном воздухе едкое облако пыли. Все замерло. Движемся лишь мы и следом тяжелая черная туча. Дороги нет, и оттого кажется, что мы уходим в неизвестность.

Долине нет конца. Те же болота и взгорья, те же съеженные больные лиственницы, те же комары и бесполезная капель голубики, которую мы стряхиваем на землю.

Спора нет: сидеть в комнате агентства гораздо приятнее. Сейчас, конечно, Галочка Донниченко поставила чайник. Галочка — неподражаемо уютная девушка, что не раз ставилось мне в пример. Потом она нальет чай себе и Вере Ардальоновне. Мило покраснев, протянет начальнице пакет с конфетами: «Ваши любимые, с медом…»