Ищущий во мраке

«Поговаривают, что серая гниль эта распространяется быстрее ветра. Мол, ещё вчера ты был на безопасном расстоянии от неё, а уже к утру следующего дня – в эпицентре заражения!»

«Да ну быть такого не может!»

«Может, ещё как может! Говорят ещё, что водоёмы теперь тоже заражены, воду кипятить надо перед питьём».

«Где её тут кипятить? У нас, что, лес тут рядом есть?»

«Да не знаю я! Но страшно это всё…»

От таких новостей, моё сердце начинало биться чаще: «А вдруг Рута или Олли заразятся?!»

Война полностью исчезла из словесного обихода солдат. Через неделю после этого, комендант лагеря приказал завалить колодец камнями. Несколько рабочих, в ярости, попытались наброситься на него за такое, но были застрелены из винтовок.

Воду приходилось ждать из ближайшего к нам города Блитспит, и количества её были строго ограниченные. Вопрос истощения вновь пришлось решать. И, честно говоря, я уже даже не знал, каким образом. Как бы старательно ты не ленился, но под палящим светом О вода испарялась из тела просто от того, что ты дышал.

С утра нам всем давали по два стакана воды, в обед, когда жара становилась не такой сильной – один. Большую часть дня горло раздирало, словно стекла наелся. К вечеру, в карьере хоть и становилось прохладно, но в глазах темнело от жажды.

Я стал задумываться о побеге, ибо до конца моего заключения оставалось ещё два года, которые я бы точно не пережил. К тому моменту, я перестал даже отдалённо походить на холёного юношу.

Тело стало сухим, мышцы проглядывались через кожу в своём естественном виде, ибо у меня практически не осталось жира. Щёки впали, вокруг глаз образовались чёрные круги. Волосы отросли до плеч, но под постоянным светом О просто выцвели. Их цвет напоминал мне зубной налёт.

К слову, о здоровье полости рта – я самостоятельно вырвал себе зубы мудрости. Пусть я и не был стоматологом, но кое-чего умел. За плату в виде чужой пайки, я вырывал зубы, разрезая воспалённые дёсны гвоздём. И это устраивало «клиентов», ибо боли были невыносимыми, в чём я сам убедился.

Подготовка к побегу шла несколько недель. Не буду вдаваться в подробности – у меня ничего не вышло. Серая гниль вмешалась раньше.

Однажды, посреди ночи, нас разбудили выстрелы и крики солдат. Вдруг, один из них вбежал в барак и принялся убивать топориком всех, кто попадался ему на глаза.

В кромешной тьме, я свалился со второго этажа кровати и набросился на служивого, удерживая руку с топором. Тогда, я впервые увидел лицо прокажённого: серое, перекошенное безумной улыбкой, от которой трещали мышцы лица; по краям рта пенилась слюна, глаза были выпучены, и, казалось, вот-вот вывалятся из орбит. Солдат кричал вещи настолько непристойные, что остроте его языка позавидовали бы даже бывалые матросы, вроде Ростмаха.

Я понял, что передо мной уже не человек в тот момент, когда прокажённый схватил меня за горло и швырнул метра на три. В следующую секунду, он метнул топор мне в голову, но лишь чудом тот вонзился в сантиметре от правой щеки.

Солдат не обратил внимания на выбегающих из барака рабочих. Его заинтересовал я.

Вырвав топорик из опоры двухэтажной кровати, я взмахнул им перед собой в тот момент, когда солдат попытался разорвать моё горло ногтями. Пальцы прокажённого отправились в полёт. Воспользовавшись его заминкой, я нанёс удар в лицо. Лезвие вошло в левую щёку солдата и раздробило кость, отчего нижняя челюсть обвисла на одну сторону.

Но мой противник не закричал от боли, не заплакал. Это лишь ещё сильнее его раззадорило. И покрывая самыми грязными словами меня и мою покойную матушку, он попытался схватить беспалой рукой моё лицо.

Я среагировал раньше. Вырвав топор вместе с куском лица прокажённого, я раскрошил его череп обухом.

Солдат перестал дышать, и мне довелось осмотреться. Тогда я понял, что остался в бараке один, а на улице по-прежнему доносились выстрелы. Криков стало больше. Схватив чью-то тёмную от пота простынь, я вытер ей руки и грудь, на которые попала чёрная кровь.

«Надо бежать, да поскорее! Найти повозку или коня, добраться до Бригга!»

Выбежав на улицу, я стал свидетелем наступившего хаоса. Одни солдаты, под аккомпанемент безумного хохота, стреляли в ещё не заразившихся сослуживцев и удирающих рабочих. Другие, бросались в рукопашную и кусали своих жертв.

Буквально через тридцать-сорок секунд, те присоединялись к бойне на стороне прокажённых.

Я рванул в сторону конюшен, по дороге, огрев двоих ударами топора, правда, не насмерть. Когда я нёсся между зданиями арсенала и столовой для военнослужащих, мне выстрелили несколько раз под ноги. Спасибо О, что мимо.

Метнув топор в грудь прокажённому солдату, я набросился на него и, вырвав винтовку, вышиб мозги.

Добравшись до конюшен, я увидел, как последнюю кобылу уводит один из солдат.

– Стой! Не оборачивайся или пристрелю! – рявкнул я осевшим от жажды голосом.

Парень лет двадцати замер.

– Брось винтовку подальше.

Как только он послушался, я быстро закрыл за собой ворота конюшни и взял солдата на прицел. И только повесив его оружие на спину, опустил ствол.