Иск Истории

Мозг существа, ищущего объяснения всем своим бедам не в себе, а чужаке, просто сжимается от такого невероятного противоречия: вот же, горстка людей в мире, а во второй половине прошедшего столетия на пятачке земли, и невозможно их стереть с лица земли, из памяти и Истории мира.

Эта страна – узкой полоской с севера на юг вдоль Средиземного моря –возникла вопреки всем законам реальности, вырабатывая в течение всего лишь более полувека особый вид мужества – жить под вечной угрозой, многажды усиливаемой арабской пропагандой, воспитанной на преувеличениях «Тысячи и одной ночи» и сказок Гарун аль-Рашида.

Невероятные силы, идущие на нее, внезапно и к потрясению всего мира проваливались в разверстую бездну – колосс нацистский, застрявший в песках Сахары, у Эль-Аламейна, колосс арабский с Насером во главе, колосс советский, рухнувший в одночасье, колосс иракский. Все это кажется невероятным, как и чудо наполнения водой озера Кинерет в один сезон, как рухнувший в ту же бездну Садам, как обладающий всей мощью мира, рядом с которым выглядит букашкой фараон Рамсес, военный министр США Рамсфельд, в своем слегка мятом костюме походящий на чиновника налогового управления, этакого всемирного мытаря.

С первых дней пребывания в Израиле размышляя над всем этим, я с интересом следил за некоторой довольно немалой породой русских евреев, особого рода пессимистов, которые, едва ступив на эту землю с трапа самолета, уже заранее отвергали все, что их окружает.

К ним явно были применимы слова Ницше о том, что пессимизм «это уловка неудавшихся идеалистов, в которую они сами себя загнали». Они чаще всего были озлоблены и ворчливы, громко демонстрируя эти неприятные качества, по тому же Ницше, «старых собак и людей, которые долго сидели на цепи».

Они шли в буддисты и Рами-Кришна, надевали кресты, гордясь, к примеру, принадлежностью к греко-римской церкви. Ведь это звучало так зазывно, неизбывно и притягательно в сравнении с бедными на их пылающий взгляд мизантропа и с таким страхом и унынием отмеченными Осипом Мандельштамом «желтыми руинами Пятикнижия».

Одни считали Мандельштама мучеником-иудеем, совершившим кидуш-ашем (жертву во имя Бога). Другие – святым католическим мучеником.

Ведь мог же уважаемый всеми нами Иосиф Бродский, так и не разу не побывавший в Израиле и называвший эту страну, хотя я в это не совсем верю, «Жидостаном», говорить с «выдающимся» картавым житомирским акцентом.

Глядя на этих красочных пессимистов, я вспоминал, пожалуй, самого мрачного в мире мизантропа Артура Шопенгауэра, при чтении которого не покидает ощущение, что он просто купается в этой горькой купели, и нет для него более живительной влаги.

В первое время меня особенно сбивала с толку нескрываемая неприязнь сефардов к ашкеназам, причем вовсе не сефардов из бедных слоев, которые не могли простить ашкеназам того, что те обрабатывали их, только ступивших на Святую землю, каким-то особенно гнусным дустом.

Речь шла о преуспевающих писателях. Отношение мое к ним, почему-то с подозрительной легкостью раскрывающим передо мной, совсем новым репатриантом еще без кола и двора, свои души, было противоречивым.

С одной стороны, кому, как не мне, была понятна их ненависть к профсоюзам, красному флагу, «Интернационалу», всему, что принесли эти Абрамовичи и прочие Рабиновичи. Они открестились, в буквальном смысле, от своих же великих мудрецов хасидизма, таких, как Бешт, рабби Нахман из Брацлава, рабби Залман из местечка Ляды. Они с легкостью пошли в услужению дьяволу Сталину и его подручным, попали в дырявую сеть социализма и приволокли эту сеть в Израиль. И эти люди, считавшие себя евреями, властвующие в стране, с высокомерием относились к ним, сефардам, потомкам великих Йосефа Каро, Моше Кордоверо, Моше ди Лиона, автора священной книги «Зоар», с гордостью пронесшим через тысячелетия эти имена.

С другой стороны, я пытался отбиваться, доказывая, что все невероятные изменения, определившие ХХ-й век, все основополагающие открытия в мире принадлежат ашкеназам, к примеру, Альберту Эйнштейну, Норберту Винеру, Зигмунду Фрейду.

Но и в самой ашкеназской среде удивительны были противостояния, а порой и глубокие расколы, докатившиеся до наших дней. Вероятно, нигде в мире так остро не были восприняты разоблачения преступлений Сталина.

Дети отгораживались от отцов, до идиотизма бивших поклоны этому преступнику всех времен и народов, отращивавших сталинские усы, носивших его прическу и бравших его имя, вернее кличку. Только в Израиле и нигде больше в мире можно собрать уйму Сталиных – Пеледов, отцы которых были в оригинале Абрамовичами и Рабиновичами.