Искатель. 1962. Выпуск №4

Прошла тысяча лет. А может, и тысяча тысяч. С каждым годом лето становилось короче и холоднее. Все раньше начало замерзать море. Льды двинулись на берега, разножевывая круглые бока скал, проникая сквозь раны-трещины все дальше и дальше. Рухнули под их тяжестью деревья. Тяжелые тучи затянули небо.

Закрутились вихри холодных ветров. Закружились сорванные листья, семена…

Долго ли, коротко, но случилось так, что семена тополя и акации снова попали в теплую южную страну. Отоспались. Проснулись. Потянулись. И вынырнули из-под жаркого одеяла земли. Проснулись вроде вовремя. Как всегда. А вокруг тьма кромешная. Ждали-ждали, пока выйдет солнышко. Пока дождались, намаялись, устали. Чувствовали себя плохо и за день успели сделать много меньше, чем хотели.

Так и пошло изо дня в день. Тяжело приходилось растениям. С грустью вспоминали они о далекой стране, которую покинули. Каждую ночь во сне видели рыжее, лохматое солнце. Оно медленно брело по небу. Они мечтали о нем, как голодный мечтает о хлебе. Каждый вечер всеми порами своих листьев они требовали что-то.

Но язык растений не так уж прост. И ботаники той страны, куда попали скитальцы, не понимали его — ведь это был язык чужестранцев. А за то, что они медленно росли и рано теряли листья, прозвали их лентяями.

Но один из ботаников не мог успокоиться — он все раздумывал, почему эти растения ведут себя иначе, чем другие: может, тут дело вовсе и не в лени? «А в чем же?» — спросили у него. Он ответил:

СПРОСИТЕ РАСТЕНИЯ

Наверное, это был дельный совет, потому что ботаники разных стран решили им воспользоваться. Попытались узнать азбуку того языка, на котором говорят растения.

Первый мой рассказ будет о ботанике Турнуа из Парижа.

Каждое утро — не важно, было оно солнечным или пасмурным — Турнуа шел пешком через Аустерлицкий мост.

Войдя в Ботанический сад, он первым делом отправлялся к посевам декоративного японского хмеля и знакомой всем конопли. Уже много дней они не давали ему покоя.

— Вы ведете себя ужасно, — говорил он им. — Весна и лето были такие солнечные. А вид у вас далеко не цветущий, то есть буквально ни цветочка.

Турнуа долго стоял на месте, покачивая головой. Эти два растения поставили его в тупик. Посеянные весной, они росли быстро, но очень долго не начинали цвести. А те, которые он посеял осенью в теплице, расцветали очень скоро, хоть были и невысокого роста. В чем тут дело?

Однажды он заметил, что те растения, которые росли в затененном месте, расцвели раньше.

— Может быть, вы мало спите? — спросил своих подопечных Турнуа. — Попробую-ка я укладывать вас пораньше. — Он стал убирать их в темное помещение и укоротил им день до шести часов. И сразу хмель и конопля повели себя, как их братья и сестры зимой в теплице.

— Ага! Значит, встречаются среди вас такие, которым по душе короткий день, — вот что сказал Турнуа своим подопечным тогда, когда закончил свой опыт, и назвал их короткодневными.

Так было разгадано первое слово на языке растений.

Лет через десять после того, как Турнуа уговорил хмель и коноплю зацвести поскорее — а было это в 1912 году, — в Австрии доктор Клебс «колдовал» над молодилом. Эта многолетняя трава, которую в простонародье называют «заячьей капустой», никак не желала образовывать стебель и цвести зимой в теплице. Что только не делал Клебс с упрямым растением: и подкармливал, и оставлял без едм, и поил, и не давал ему пить, согревал и охлаждал, — а оно выпустит розетку из сочных листьев — и дальше ни с места!

И однажды вечером, когда угасли последние солнечные лучи, он включил над молодилом электрическое солнце.

Новый режим дня явно пришелся растению по душе. Через несколько дней образовался стебель, и вскоре молодило зацвело.

Клебс, довольный, потирал руки: загадка была решена.

Оказывается, для того чтобы расцвести, некоторым растениям нужны длинные дни, нужно побольше солнышка. Значит, есть растения длиннодневные.

Так было разгадано второе слово на языке растений.

Но надо сказать, что Турнуа и Клебс решили частные вопросы. При этом они сделали обобщения, основываясь на которых два американских ученых, Аллард и Гарнер, пошли дальше. Они искусственно продлевали и укорачивали дни. Они ставили подопытные растения на маленькие вагончики и закатывали их в небольшие темные домики. Солнце в этих домиках «всходило» и «закатывалось» тогда, когда это было нужно ученым.

Аллард и Гарнер узнали много любопытного. Рис оказался очень чувствительным к изменению дня. Сроки его зацветания менялись, даже если солнце просыпалось для него раньше или позже не только на минуту, но даже на секунду. А вот малина не обращала внимания на то, сколько светит солнце — семь часов или круглые сутки, — и зацветала всегда в одно и то же время.

Проделав множество опытов, Аллард и Гарнер разделили все растения на короткодневные, длиннодневные и нейтральные. К нейтральным были отнесены такие, которые вели себя, как малина.